– В чем дело? Вы что – сдурели? Я не вру, мне действительно нужно писать для японцев. Семен вернул рычаг на нейтралку. – При чем тут японцы! – поморщился он. – Десять лет назад, когда мы узнали, что ты женился на Лизе Строевой, мы тут пили за вас и желали вам десять детей. Но вот ты приехал, мы ездим в тобой весь день, а ты даже не считаешь нужным сказать нам, почему вы разошлись. Конечно, в Америке такие вещи не обсуждают ни с кем, кроме адвоката. Но мы-то не в Америке!
Я посмотрел им в глаза – сначала Семену, а потом – Толстяку. Они были правы. Они были настолько правы, что я удивился самому себе: неужели я действительно стал другим человеком в Америке?
– Послезавтра, во вторник, ждите меня к завтраку, – сказал я им обоим.
– Ол райт, сэр, – согласился Семей, и они уехали. На уже темной улице быстро исчезли задние огни моей бывшей машины.
Проводив их глазами, я вошел в подъезд дома Аксючица. Но что-то – звук лязгающей двери, что ли? – замедлил мои шаги. Я посмотрел на часы. С момента, как я встретил Дайану в этой двери, прошло не меньше полчаса. Черт возьми, где она может найти тут выпивку? Одна! Не зная русского языка! В районе, который даже в мое время, десять лет назад, пользовался в Москве почти такой же репутацией, как Гарлем в Нью-Йорке.
Я поднялся по лестнице до третьего этажа и увидел, что навстречу мне идут наши молодые журналисты: Моника Брадшоу, Питер Хевл и Гораций Сэнсон.
– Что? Кончилась встреча? – спросил я.
– Нет. Но с нас хватит, – сказал Питер. – Ты не знаешь, где тут можно хлопнуть дринк?
Я посмотрел на них. В девять часов вечера отпускать их одних в этом районе Москвы, конечно, не так опасно, как Дайану. И все-таки…
– Знаете что? – сказал я решительно. – Я пойду с вами. Если вы не возражаете. – Конечно! Мы будем рады! – сказал Питер. – Все равно там наверху уже нечем дышать, – добавил Гораций. – Разве в России нет дезодорантов? Мы вышли на улицу. – Как твоя спина? – спросил я у Горация.
– Болит, – он тронул поясницу. – Боюсь, он сломал мне там что-то…
– В какую нам сторону, Вадим? – спросил Питер. – Сюда, – сказал я и повел их к торчавшему на углу «Запорожцу», надеясь узнать у его хозяина, куда он направил Дайану. Но под этой машиной уже не светила лампа-переноска, и вообще тут уже не было ни души.
– Shit! – сказал я и в досаде стукнул по «Запорожцу» ладонью. И в тот же миг этот ничтожный античный пигмей, этот облезлый и ржавый клоп огласил всю улицу жуткой сиреной.
– Why? – удивленно спросила Моника. – Почему ты стукнул эту машину?
– А кому вообще нужна эта рухлядь? – удивился Питер. – Разве такое дерьмо стоит установки системы тревоги?
Я не успел ответить. Потому что изо всех соседних окон высунулись мужские и женские головы и раздались крики: -Эй! Шпана! Вон от машины!
А из-за угла с огромным ломом наперевес уже бежал прямо на нас какой-то лысый верзила в спортивном костюме. – Голову оторву!!! – кричал он на бегу.
– О-о! – сказал Гораций Сэмсон. – Опять мы влипли! – Вы втянули нас в историю! – тихо сказал мне Питер. А я, сдаваясь в плен, немедленно поднял руки и закричал этому верзиле:
– Подождите! Подождите! Я извиняюсь… – Он остановился в полуметре от меня, держа лом прямо над моей головой.
– Я видел, как ты ударил мою машину! – крикнул он в запале и взмахнул ломом. – Я те, б… счас голову снесу! – Я извиняюсь! Я извиняюсь! – повторил я. – We are sorry! We are sorry! Please! – Моника зачем-то перевела меня на английский.
Верзила посмотрел на нее, потом на остальных. Конечно, мы не выглядели уличной шпаной или автомобильными ворами.
– Можно, я у вас что-то спрошу? – сказал я, еще стоя с поднятыми руками.
– Ну? – подозрительно сказал верзила, не опуская лома. – Полчаса назад одна американка спрашивала у вас, где тут можно выпить, да? – Ну… – сказал он. – И куда вы ее послали? – А в чем дело?
– Мы беспокоимся. Она из нашей делегации. Ушла одна и не вернулась. Я могу опустить руки?
– Ну, опусти… – неохотно сказал он и опустил свой лом острым концом на землю. При этом острие лома выкрошило в тротуаре кусок асфальта величиной с мой кулак, и я невольно задержал взгляд на этой выбоине. Если бы он опустил этот лом на мою голову, точно такая же дыра была бы в моем черепе. Старик-верзила тоже посмотрел на дыру в асфальте, потом на мою голову. Было похоже, что и он представил такую дыру в моем черепе. – Я послал ее на Савеловский в ресторан, – сказал он.– Но если ты наш, то… У меня самогон есть картофельный.
– Спасибо, самогон нам не нужен, – ответил я и повернулся к американцам. – Let's go!
Савеловский вокзал, куда этот верзила послал Дайану – одно из самых гибельных мест в Москве, гнездо подмосковной шпаны, приезжающей сюда по вечерам на электричках со всего северо-восточного Подмосковья. А ресторан там просто клоака алкашей и проституток низкого пошиба, которых в России даже не называют проститутками, а только «швалью», «подстилкой» и «вокзальной шалавой». – Что он сказал? – спросил Питер. Я не знал, как по-английски «самогон», и сказал: – Не wanted to sell us home-made vodka. Made from potatoes [Он предлагает купить у него домашнюю водку. Из картошки].
– Moonshine [Самогон], – подсказала Моника.
– Well, – сказал Гораций. – Это, может быть, интересно попробовать…
– Я дешево продам, – сказал старик-верзила, чувствуя, что американцы готовы клюнуть. – Четвертной за поллитра.
– Нет, спасибо, – твердо сказал я и опять повернулся к своим: – Let's go! I'd like to check the railroad restaurant first. I'm worried about Diane [Пошли. Меня беспокоит Дайана. Я хочу сначала проверить вокзальный ресторан].
– Почему мы должны тащиться за этой Дайаной? – спросил на ходу Питер, явно недовольный не то упущенной возможностью выпить русской самогонки, не то моим лидерским тоном. – Потому! Этот вокзал – не место для американки.
В этот момент рядом с нами, из какого-то окна на первом этаже, послышался негромкий женский голос.
– Мужики, я вам дешевле продам. Десять рублей за бутылку.
Я покачал головой, прошел мимо. Но из следующего окна уже слышалось.
– У меня по восемь. Чача. Виноградная… – А потом через десять шагов, из следующего: – Ржаная есть, гад буду! И тепленькая еще, свеженькая! Сам бы пил, да мне в ночь на работу.
– Что они хотят? – спросила Моника.
– Они просят о чем-то? – спросил Гораций.
– Yes, they are, – сказал я. – Да. Они хотят продать вам самогонку!
Он изумленно крутанул головой.
– Они – все? – не поверил Гораций и оглянулся. Позади нас, почти во всю глубину темного квартала торчали из окон людские фигуры и призывно махали нам руками.
– Все, – сказал я.