– Вадим, как я рад тебя видеть, елки-палки! – хлопнул меня по плечам Витя Мережко, все не веря тому, что мы снова увиделись в этой жизни.
Одиннадцать лет назад, после приказа Павлаша, выбросившего меня из кино, я пришел к Вите в его московскую квартиру, которую он купил на гонорар от своего пятого успешного фильма, и ему первому сказал, что собираюсь в эмиграцию. Помню, как Витя почернел лицом. «Старик, не делай этого – ты там не выживешь! Ведь тут твоя родина, у нас!». «Витя, – ответил я. – В том-то все и дело, что вот уже сорок лет моя родина – у вас! А я хочу, чтобы моя родина была у меня. Или хотя бы у моих детей…». Он налил водку в стаканы, и мы выпили с ним под борщ, который сварила его жена Марина, но при этом он пил с таким лицом, словно только что сам, своими руками опустил меня в гроб.
А теперь, через одиннадцать лет, я стоял перед ним в кабинете Андрея Смирнова, и он все хлопал меня по спине и плечам, проверяя, не призрак ли я и действительно ли я выжил там, восстал из гроба.
– Е-мое, Вадим, как я рад тебя видеть! Поехали со мной! – Витя, у меня дела. Мне нужно заехать к Семену… – Да перестань! Я тебя не отпущу! Ты что! Я тебя сто лет не видел!
– Ну хорошо, подожди, я хотя бы позвоню Ельцину и Гдляну!
Я позвонил Ельцину (десятый раз за это утро), но его телефон упорно не отвечал. Зато когда я набрал телефон Гдляна, там сразу сняли трубку, и голос Гдляна сказал коротко и глухо:
– Да, я вас помню. Приезжайте в пять в следственную часть Прокуратуры. Благовещенский переулок, 10. Я или Иванов вас встретим.
– Все? – нетерпеливо сказал Виктор, когда я положил трубку. – Значит так, старичок! Сейчас мы подскочим на съемку. Ты знаешь, что я веду «Кинопанораму»? Это самое популярное телешоу в стране! Заодно я возьму у тебя интервью, а потом мы поедем ко мне обедать! Марина просто обалдеет! А Машка, ты помнишь дочку мою Машу? – Я ее купал, когда вы жили в Теплом Стане. – Боже мой! Ну, конечно! Ты приехал к нам на ту жуткую квартиру, когда Машка родилась и мы ее купали первый раз в ее жизни!
– Это было зимой. У вас не было телефона, а тебе нужно было звонить на студию. И мы с тобой пошли звонить, но во всем районе было только два телефона-автомата, и оба были разбиты…
– Ты знаешь, что моей Машке уже шестнадцать лет?
Мы вышли из Союза кинематографистов, сели в новенькую белую Витину «Самару», и я тут же заметил, что здесь, как и в машине Семена, нет зеркальца заднего обзора. Зато сзади, под стеклом лежит милицейский жезл. – Витя, – сказал я. – Сколько у тебя фильмов? – Тридцать шесть. А что? – А сколько театров играют твои пьесы? – Не знаю, честное слово! – Ну, примерно? – Ну, двести. Или больше. А что? – И ты не можешь приклеить себе зеркало заднего обзора? – Ах, вот ты о чем! А этот жезл ты видишь? Я должен выдавать себя за милиционера, чтобы у меня вообще эту машину не украли! А «дворники»? Каждый раз, когда уходишь от машины, нужно снимать «дворники» и прятать. Иначе уведут в минуту! В стране воровство и преступность – жуткие! И вообще, Вадя, ты видишь, что вы натворили нам своей революцией?
Я посмотрел на него. Он безмятежно улыбался – это была шутка, типичная для русско-еврейских приятелей: мы, евреи, сделали им революцию! Но хотя мы с Витей были не просто приятели, а делили когда-то последний рубль, мне эта шутка не понравилась. Может быть, за эти годы я отвык от русских приятелей?
– Витя, – сказал я, когда он притормозил перед манифестацией крымских татар на площади Маяковского. Татары, которых Сталин, как и месхов, в 1944 году выселил из Крыма в узбекскую пустыню, перегородили тут улицу Горького плакатами: «Прекратите сталинский геноцид». «Верните нам нашу землю!». – Витя, – сказал я, взявшись за дверную ручку. – Я, пожалуй, пойду. Мне вот сюда, в «Комету».
– Да потом, успеешь! – воскликнул Виктор. – Мы же одиннадцать лет не виделись! Ну, хоть по стопарю мы должны выпить?
Против этого довода мне нечего было возразить. «Стопарь» – это в России святое. Хотя издательство «Комета», в котором работала Аня, было совсем рядом – за башней гостиницы «Пекин». Только вчера, в самолете, я клялся себе, что ринусь в эту «Комету», едва приеду в Москву. Но как легко, как быстро мы умеем находить предлог изменить своим клятвам и слинять от долга даже перед самим собой! За стопарь водки…
«Самара» медленно ехала сквозь толпу татар-манифестантов.
А я, повернувшись, все смотрел на длинное желтое здание «Кометы» – до тех пор, пока его не перекрыл цветочный ларек и Концертный зал. Тут толпа манифестантов кончилась, Витя дал газ, и машина рванула вниз по Горького. Но почти тут же затормозила – на Пушкинской.
– Неформальные газеты хочешь купить? – спросил Виктор.
– Еще бы!
Он прижался к тротуару. Рядом, справа от памятника Пушкину, у подземного перехода стояла толпа. Неформальные, то есть неподцензурные и неправительственные, газеты были разложены на барьере и на раскладных стульях и столиках. Я, не читая и не спрашивая цены, собрал все – каждую по экземпляру, заплатил за все трешку и с пачкой газет нырнул снова в Витину машину. И только теперь увидел, что я купил «Еврейский вестник», «Экспресс-Хронику», «Вестник Христианского Информационного центра», «Гражданский референдум», грузинскую газету «Наше дело», литовскую «Respublika» и… «Программу анархо-синдикалистов».
– Что? Что? – не поверил я своим глазам. – Анархо-синдикалисты? Опять, как в 17-м году?
А еще через десять минут мы попали на бал к Лаврентию Берия, знаменитому сталинскому палачу и шефу КГБ до 1953 года. Конечно, найдется читатель, который напомнит мне, что этот Берия был расстрелян в подвале штаба Московского военного округа буквально через несколько месяцев после смерти Сталина. Ну и что? И, конечно, найдется редактор, который скажет, что эта книга и так перегружена почти невероятными ситуациями, ну куда еще бал Берия!
Но что я могу поделать с безумием нынешней реальности, господа?
Бал Лаврентия Павловича Берия, на который привез меня Виктор Мережко, происходил в бывшем графском особняке, а теперь Доме политического просвещения на улице имени Кирова, по которой, кстати, шла в центр толпа украинских униатов. Как и два дня назад на Арбате, они несли плакаты-воззвания к Горбачеву, ООН и почему-то к Маргарет Тэтчер с требованием легализовать их церковь.
Остановив свою «Самару», Виктор Мережко переждал, а пока униаты обтекут нас с двух сторон, а потом подкатил к графскому особняку Политпросвета и въехал прямо на тратуар, к старинному подъезду с резьбой по дереву. И туш сразу попали на бал к Лаврентию Берия.
Вы помните описание Великого бала сатаны Воланда в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»?
«Маргарита была в высоте, и из-под ног ее вниз ухода грандиозная лестница, крытая ковром…». Стоя на этой высоте, Маргарита видит, как что-то грохнуло внизу, в гром" камине, и из камина стали вываливаться полуистлевшие гробы, а из этих гробов – разложившиеся трупы, которые тут же превращались в нагих женщин и мужчин во фраках – «королей, герцогов, кавалеров, самоубийц, отравитительниц, висельников и сводниц, тюремщиков и шулеров, пали, доносчиков, изменников, безумцев, сыщиков, растлителе»,