– Амур красивый, – махнул рыжий в сторону реки. – К тому же нас сейчас в центре гоняют – одурели все! Стоящие крыши только на Карла Маркса да на Серышева, а там менты секут – будь здоров. Совсем некуда бедному руферу податься.
– Тут один мужик советовал вам в альпинисты, – осторожно сказал Олег.
– В горы? В снег?! – Рыжий так и передернулся. – Не-а, я холода терпеть не люблю! И вообще я раб городских трущоб. Даже за городом, на так называемой природе, плохо себя чувствую. Воздух там не человеческий какой-то.
– Эх ты, жертва цивилизации! Не пойму, что за радость в этих крышах, – пожала плечами Женя. – Вот парашют – это да. А еще лучше – воздушный шар.
– Парашют не прикалывает, – категорически рубанул ладонью рыжий руфер. – Не-а! Летишь к земле, как дурак. Что за интерес? Вот воздушный шар – это уже лучше, он владеет высотой, но его же просто так в лавочке не купишь. Разбогатеем через сто лет – скинемся на шарик. А пока будем здесь кайф ловить. Ничего, в такую грозу, как вчера была, и эта крыша – находка!
– О, так вы и под дождем лётаете? Но ведь мокро, скользко.
– Нет, вам не понять! Мы сливаемся со струями дождя, мы…
– Какая строка, бог ты мой! – восхищенно перебил Олег. – «Мы сливаемся со струями дождя!» Застрелись, Верлен! Тебе, брат, стихи надобно писать.
Рыжий стал красным.
– Ну, не дуйся. Для многих дождь, гроза – это кайф величайший. Помню, я в юности купаться любил в грозу. Знал, что смертельно опасно, а не мог себя удержать.
– О, у меня дядька такой же! – просиял рыжий. – Только он не просто купается, а ныряет с аквалангом. Всякий по-своему оттягивается. Слышали, наверное: тут женщину убило, которая молнии фотала. Царство небесное! – Он умело, размашисто перекрестился и с равнодушным спокойствием бессмертной юности продолжал: – А есть люди, которые просто так ходят, ходят по улицам в грозу. Такой небольшой туризм. Человек вообще от грозы дуреет. Я видел этой ночью, как один дядька рыбу с балкона ловил.
И захохотал, явно наслаждаясь выражением лиц слушателей.
– И… много наловил? – наконец выговорила Женя, с опаской поглядывая на жизнерадостного подростка: не спятил ли часом, до воды метров двести – это какая же леска должна быть?!
– Да не в реке ловил! – хихикнул рыжий. – И, может, вообще не рыбу. Знаете, как англичане описывают сильный ливень? Мы говорим: лило как из ведра. А они: дождь шел кошками и собаками. Вот этой ночью именно так лило – кошками и собаками. Может, тот дяденька на них охотился? И что-то он поймал, точно! Во всяком случае, я видел, как на конце лески что-то чернело.
– А-ах! – с силой выдохнул Олег. Женя обеспокоенно обернулась к нему, а рыжий воспринял это как знак недоверия:
– Клянусь крышей! С балкона на девятом этаже ловил. Идите сюда!
Он перебежал к другому краю крыши и перевесился через парапет так, что пятки повисли в воздухе.
Олег ринулся следом. Женя тоже навалилась на парапет и уставилась на балкон девятого этажа.
Балкон да и балкон. Полно алых и розовых гераней в горшках, пол застелен резиновым ковриком.
Олег нашарил ее руку, тихонько сжал. Женя усмехнулась было, решив, что он остерегает не наклоняться слишком низко, как вдруг увидела, куда он показывает глазами.
Левее, на этаж ниже гераней, находился черный, обугленный балкон, на котором убили Алину Чегодаеву.
Убили, да… И молния была тут совершенно ни при чем.
– Разумеется, это и в голову никому не взошло, – быстро говорил Олег, пробираясь по чердаку. – Если бы милиция опросила ребят, подозрения неминуемо возникли бы. Но, может быть, еще дойдут до этого. Только, боюсь, поздновато будет.
– А ты когда догадался? После слов рыжего о рыбной ловле?
– Честно говоря, меня эта жуткая Людмила Васильевна надоумила. Помнишь ее первые слова: «Молния – это только для дураков электричество». Может, я, конечно, и дурак, но ведь все равно – электричество! На что больше всего похожи признаки поражения молнией? На сильнейший удар током! Все правильно, ведь наш герой не воспроизводит в точности судьбу сценического персонажа, а имитирует ее.
Женя споткнулась так, что Олег едва успел подхватить.
– Ты что трясешься? – прижал к себе. – Замерзла или боишься?
– Сама не знаю. – Она обняла его, успокаиваясь в этой теплоте. – Ты опять ведешь к спектаклю…
– Я веду! – невесело усмехнулся Олег. – Жизнь ведет. Вернее, смерть. И хоть ты посмеялась давеча: мол, что за чушь, будто кто-то мстит за оскорбленное достоинство Смерти, очень похоже, так оно и есть. Это все напоминает ритуальное жертвоприношение, знаешь ли. И проделывается человеком изощренным, изощреннейшим! Думаю, мы с тобой вот так, навскидку, вряд ли сможем постичь его тайный замысел. Но чем дальше смотрю на все это, тем сильнее убеждаюсь: он мстит не конкретным людям – он утверждает некую идею.
– Идею торжества смерти…
Женю опять начала бить дрожь.
– А может, он просто псих? – с надеждой выбила зубами морзянку.
– Тогда это еще хуже, потому что предполагает отсутствие всякой постижимой логики. То есть со своей точки зрения, конечно, он будет поступать вполне логично, однако пойди-ка проберись по лабиринтам его сознания!
– Да мы и сейчас не больно-то пробираемся, – уныло вздохнула Женя. – Мы не способны его опередить, потому что, если честно, еще вчера не способны были поверить во все это. Алина была обречена, мы могли ее спасти, но…
– Ты сто раз права, – угрюмо кивнул Олег. – Знаешь, на что это похоже? Вот я читал… Где-то в Америке однажды сообщили о смерти подростка, жаловавшегося на жуткие кошмары. Родители отделывались ссылками на переходный возраст. Парень пил кофе и старался не спать ночами, хотя ужасно мучился. Вызвали врача, тот прописал снотворное. Мальчишка отказывался его принимать, но родители заставили – буквально силой. Он погрузился в тревожное забытье. Посреди ночи родители были разбужены диким криком сына. Прибежав в его комнату, они увидели, что мальчик бьется в предсмертных судорогах. Дело было закрыто за недостаточностью улик.
– Ты хочешь сказать…