— Можешь.
— И на том спасибо. — Марина резко, по-мужски загасила сигарету в блюдце и вышла на балкон. Кась-янин подумал, что ей захотелось подышать свежим воздухом, но ошибся. Марина, как оказалось, была куда четче и спокойнее. Вернувшись через минуту, она снова села перед Касьяниным на табуретку. — Приехали, — сказала она, прикуривая следующую сигарету.
— Кто?
— Милиция... На пустыре уже три машины и куча народу.
— Что же они там делают?
— Слушай! — рассмеялась Марина. — Кто автор криминальной хроники? Ты или я? Что делают смотрят, фотографируют, ищут следы, щупают твоего Ухалова...
— А чего его щупать?
— Чтобы узнать, как давно наступила смерть.
— Вообще-то да, ты права... Тут тебе не откажешь...
В этот момент раздался звонок в дверь.
— Иди открывай, — сказала Марина. — Это к тебе. Пойду выключу телевизор.
Неудобно все-таки милиции голых баб показывать. Может быть, у них другие вкусы... Или, как сейчас говорят, другая сексуальная ориентация.
— Наверняка.
Ночь оказалась кошмарной. Гораздо хуже, чем мог себе представить Касьянин.
Когда он открыл дверь, на пороге действительно стояли два милиционера.
Убедившись, что попали по адресу, оба тут же принялись подробно расспрашивать Касьянина обо всем, что с ним произошло в этот вечер, об Ухалове, их взаимоотношениях, потом предложили ему пойти вместе с ними. И он снова, уже на пустыре, с содроганием рассказывал, как нашел Ухалова, как подошел к нему, как обнаружил Яшку, который к этому времени уже околел.
Мелькали вспышки фотоаппаратов, суетились какие-то люди, Касьянин снова вынужден был опознавать Ухалова, поскольку лицо его было изуродовано выходным отверстием от пули.
Касьянину пришлось присутствовать и когда грузили бедного Ухалова на носилки, когда запихивали носилки в машину. Без конца подходили какие-то люди и задавали одни и те же вопросы то ли потому, что следствие началось так бестолково, то ли действительно его в чем-то подозревали и пытались сбить с толку, заставить произнести слова, которые бы его в чем-то уличали, в чем-то разоблачали.
Вокруг собралась уже чуть ли не сотня жителей из соседних домов, вылезли из своих пещер бомжи и пропойцы, а Касьянин, щурясь от ярких прожекторов, машин, окруживших пятачок, продолжал то ли оправдываться, то ли признаваться. И когда уже готов был рухнуть, ему сказали, что он может идти домой, может забрать с собой Яшкин труп. Подхватив Яшку, Касьянин направился к своему дому.
И только тогда увидел, что уже светает, что небо над лесом посерело, а в домах зажглись огни — рабочий люд собирался к автобусам, к проходным, к станкам.
Шагая по пустырю к освещенной трассе, Касьянин вдруг ясно вспомнил одну маленькую подробность — несмотря на полубессознательное состояние, несмотря на тошноту и, казалось бы, полное безволие после нескольких часов толчеи на пустыре, он все-таки ни слова не сказал, что есть свидетель происшедшего, что в одной из бетонных громад живет девушка Наташа, которая видела убийц, была рядом с ними, более того, могла описать машину, простоявшую вон на том повороте несколько часов в ожидании жертвы.
Он рассказал о машине, о двух убегающих убийцах, но не о Наташе. Касьянин даже самому себе не смог бы объяснить эту странность своего поведения. Но был твердо уверен, что поступает правильно. Незачем ее впутывать, да и не дала она ему такого права. Более того, Наташа сама умыкнулась от всего происходящего.
Может быть, с документами у нее не все в порядке или в жизни не все благообразно и законопослушно.
Касьянин не считал, что распрощался с девушкой навсегда, допускал, что все может перемениться, что следствие может завести усердных своих исполнителей в какую угодно сторону, и тогда у него останется пусть маленький, совсем незначительный шанс, который спасет его и избавит от каких-то там невзгод.
Где-то в глубине сознания зрела то ли уверенность, то ли надежда, что Наташа еще пригодится ему. В какой-то момент Касьянину даже показалось, что он видел ее в толпе, окружавшей машины, но яркий свет фар помешал убедиться в этом наверняка. Но она была, была в толпе, и если сама не вышла и не пожелала ничего сказать, то и он не имел права тащить ее к следователю.
Фонари над дорогой блекли прямо на глазах и уже не казались столь яркими.
Рассвет набирал силу, и на дорожках среди домов появились первые собачники.
Слух о новом убийстве, видимо, пронесся среди жильцов, состоялся их утренний телефонный перезвон, и любопытные торопились к пустырю. Там еще стояли милицейские машины, шарили в траве сыщики, пытаясь найти хоть какие-нибудь следы преступления.
Оглянувшись на невнятный шорох, Касьянин увидел, что за ним идут два милиционера. Он подождал их, все еще держа Яшкин труп под мышкой.
— Ко мне приставили телохранителей? — спросил он.
— Президент даже у своих министров снимает охрану, — усмехнулся один из них. — А ты о себе печешься... С женой твоей поговорить надо.
— О чем?
— Да все о том же...
— Не было ее на пустыре! Не выгуливает она собаку! Не желает!
— Убитый был у вас в квартире перед тем, как все это случилось, верно? Ты сам говорил.
— Говорил, — кивнул Касьянин, понимая, что его возражения бессмысленны.
Едва войдя в квартиру, Касьянин сразу проследовал на кухню — вот уже несколько часов перед его мысленным взором стояла бутылка водки на подоконнике за шторкой, куда ее поставила Марина. И пока он отвечал на вопросы, боролся с тошнотой и изо всех сил старался не упасть прямо на пожухлую траву, он видел эту бутылку, из которой успел выпить всего полстакана. И пока Марина выражала недоумение ранними гостями, быстро откинул занавеску, убедился, что водка на месте, и тут же, схватив первый попавшийся стакан, наполнил его до половины.
Касьянин уже допивал водку, когда на кухне показался один из милиционеров.
— О! — сказал он обрадованно. — Я тоже не откажусь от стаканчика! Горло пересохло.
И Касьянину ничего не оставалось, как сделать вид, что он пил воду.
Подойдя к крану, ополоснул стакан, наполнил его водой почти до краев, протянул милиционеру.
А потом начался долгий разговор с Мариной. Она курила, возмущалась, делано смеялась над беспомощными, как ей казалось, милицейскими вопросами, а Касьянин сидел в низком кресле, откинувшись на спинку, то засыпал, то впадал в забытье.
Перед его глазами опять мелькали слепящие фары машин, суета людей, плотная молчаливая толпа за пределами освещенного круга и залитое кровью лицо Ухалова.
Впрочем, какое лицо, если вместо лица у него была какая-то кровавая яма.
— Вы давно знакомы с Ухаловым? — спросил у него милиционер.