— Не понял? — насторожился Цернциц. — Какую Анжелику?
— Вот которая в баре соки-воды разливает.
— А зачем тебе Анжелика? Возьми Изауру — она получше будет, покрасивше. Возьми просто Марию, она вообще… Полный отпад. На выбор!
— Только Анжелика. У нас с ней любовь.
— Уже?! — Цернциц раздраженно передернул плечами, но перечить не стал. — Хорошо. Забирай. Но предупреждаю… Она будет тринадцатой в вашей бандитской группе террористов…
— Значит, потребуется тринадцатый миллион, — быстро вставил Пыёлдин.
— Тринадцатая, да еще и баба… Опасно.
— А ее миллион?
— Бери.
— А в чем опасность?
— Каша, — вздохнул Цернциц. — Остановись. Ты спрашивал, в чем остался прежним? Отвечаю — в занудливости. Ты не можешь выйти отсюда, потому что здесь остается так много денег? Не думай о них. Они тебе не нужны. Тебе вполне хватит той пачки, на которой сидишь. Да и с ней управиться будет непросто. Только на то, чтобы потратить ее, жизни мало.
— В каком смысле? — насторожился Пыёлдин.
— Да все в том же, — устало вздохнул Цернциц. — Не переживай, на тебя никто покушаться не собирается. Ты сам добьешь себя.
— Не понял!
— Тебе предстоят многолетние хлопоты, чтобы истратить эти деньги. Миллион долларов — это хищное существо, жестокое, безжалостное, капризное. Тебя оно попросту сожрет.
— Это как? — побледнел Пыёлдин.
— Ну, как… Найдут однажды твой обглоданный труп, а миллиона и след простыл. Решат, что кто-то тебя ограбил… На самом деле это он, миллион, загрыз тебя, напился твоей непутевой крови и пошел бродить по белу свету в поисках таких же, как он, свободных, злых и ненасытных миллионов. Они объединяются, Каша, и сжирают уже не отдельных людей, они сжирают толпы, затевают войны, могут проглотить государство!
— Ну, ты даешь, Ванька! Как же они тебя не скушали?
— Ты думаешь, этот сейф, стальные стены, сигнализация, охрана — все от грабителей? Нет, Каша! Нет! Это клетка для тех миллионов, которые здесь заточены! Чтобы их держать здесь, чтобы они, как дикие звери, не разбежались, как ядовитые змеи не расползлись!
— Ни фига себе! — Пыёлдин с опаской покосился на пачку, на которой сидел.
— Даже оказавшись на Кипре, в полной безопасности, вы начнете с того, что перестреляете друг друга. Половину своих же на тот свет отправите. И тогда у каждого из вас станет по два миллиона. А потом опять будет стрельба, и кончится тем, что у вас с Анжеликой на двоих будет тринадцать миллионов.
— А потом она меня трахнет? — улыбнулся Пыёлдин.
— Если перед этим ее не трахнешь ты.
— Я это сделаю раньше, — Пыёлдин поднялся. — Я это сделаю гораздо раньше, Ванька. Более того, я буду заниматься этим постоянно. Но спасибо за предупреждение, мне нужно подумать. Я не могу подвергать свою жизнь смертельной опасности. У меня нет таких надежных клеток, как у тебя, мой миллион наверняка набросится на меня во сне и перегрызет горло… Нет-нет, я должен очень крепко подумать, — Пыёлдин опасливо отодвинул ногой пачку с долларами.
— Как?! Не берешь?
— Пока не беру, — поправил Пыёлдин. — А там будет видно. Поживем — увидим.
— Смотри, Каша…
— Не пужай, Ванька. Я уж пуганый-пуганый… Не надо.
— Все ясно… Не у всех выдерживают нервы видеть столько денег. И рассудок выдерживает не у всякого. Некоторые умом трогались, попадая сюда… С тобой этого не случилось, Каша?
— Я в порядке. Видишь, я не хватаю пачки, не вскрываю их, не запихиваю доллары за пазуху. Нет, Ванька, я в порядке. Я убедился в том, что деньги у тебя есть, хранилище надежное, доллары отсюда не разбегутся… И ты человек надежный, не жлоб.
— А ты подозревал меня в жлобстве? — едва ли не впервые в голосе Цернцица прозвучали человеческие чувства, он явно обиделся на Пыёлдина.
— Годы меняют людей. Ты сам мне это говорил. Не обижайся, Ванька.
— Что ты задумал?
— Не знаю, — Пыёлдин развел руки так, что ладони его уперлись в пачки долларов, сдавивших со всех сторон и его желания, и сознание.
— Ладно, пусть так. Но давай договоримся… Если что-нибудь затеешь, скажи мне… Предупреди. Понял?
— Заметано! — Пыёлдин похлопал Цернцица по спине, довольный тем, что заканчивается этот тягостный разговор, когда он и в самом деле не понимал себя. Но чуял Пыёлдин, что поступает правильно, что не следует ему сейчас брать эти двенадцать миллионов долларов, сгорит он вместе с ними. И была еще одна причина, дурацкая какая-то причина — не хотелось ему покидать Дом.
Не хотелось, и все.
Жизнь пошла такая неожиданная, непредсказуемая, интересная — такой у Пыёлдина никогда не было, и он понимал — не будет.
И было еще кое-что… Анжелика.
* * *
Никогда, ни единого раза не оказывалось в подчинении у Пыёлдина ни единого человека. То ли миловала его судьба, то ли наказывала, но не довелось ему побывать ни прорабом, ни бригадиром, ни начальником участка, ни старшим землекопом. А вот старшим «куда пошлют» бывал частенько. Да что там частенько, он всегда, везде, в любой обстановке неизменно оказывался в самом низу, на дне, да еще с лопатой, с совковой, между прочим, лопатой. Но по сторонам всегда смотрел внимательно, кое-что впитывал, кое-чему учился. Только благодаря этому и удалось ему так красиво исполнить последний побег.
Не дурак был Пыёлдин, далеко не дурак.
Но и он не знал, не подозревал даже, что существует целая наука, с тайными знаниями, закрытыми советами, хитроумными нарушениями — наука по управлению людьми, что есть способы заставить людей повиноваться, доносить друг на друга, методы поощрения и наказания, причем настолько тонкие и неуловимые, что человек, которого наказывают или поощряют, этого даже не замечает. Да, поначалу он не ощущает начальственной ласки. Просто вдруг осознает, что счастлив, умен, всеми любим. И сны у него радужные, и попутчицы в трамвае одна другой краше, и все ему улыбаются, мечтают услышать от него хоть словечко, пишут дрожащими пальчиками номера своих телефонов, квартир, названия городов, улиц и переулков, где их можно найти, а ему для этого стоит только захотеть, только захотеть.
По глупости и самонадеянности человек думает, что все это идет от его достоинств, потому что он хорош собой, умен и образован, остроумен и шутлив, потому что бездна в нем врожденной привлекательности, а то и соблазнительности… И невдомек ему, дураку, что все гораздо проще — начальник положил на него свой глаз начальственный и решил маленько поощрить за усердие или еще там за что — причин может быть великое множество. И применил простенький такой, незамысловатый приемчик, разработанный по той самой науке.
И все.
И человек уже окрылен.