Психологи установили совершенно точно — любое слово вызывает куда большее доверие, если произносится сексуально привлекательной особью. Никак не могут поверить простодушные граждане, что и сексуальность может быть подсадной уткой, чтобы привлечь симпатии к людям подлым и лживым, богатым и чреватым.
Что делать, идут зрители на этот огонек в ночи, тянутся к нему, как к последней надежде, и обманываются, обманываются. Бывает, почувствовав подвох, спохватывается простак, но уже поздно, потому что к тому времени выманили у него самое ценное — голос, отдал он свой голос подонку и проходимцу, которого так сексуально расхваливала дикторша, ерзая на стуле от политического возбуждения, подмигивая в экран хитрыми своими гляделками, посылая в околоземное пространство оплаченные свои улыбочки-ухмылочки.
Однако Пыёлдин оставался спокоен и на заморские красоты взирал с полнейшим равнодушием, что было странно, поскольку за рубежами бывать ему не приходилось, а тюремные впечатления вряд ли могли ублажить его ненасытную душу…
Оказывается, ублажили.
Оказывается, его жизненный опыт, несмотря на некоторую односторонность, по насыщенности, по силе впечатлений, по духовной обостренности ничуть не уступал ни картинкам вылизанных улиц, ни загорелым задницам красоток, ни половым телодвижениям негритянок, которыми хитроумные режиссеры пытались привлечь к экранам как можно больше избирателей.
Закинув ногу на ногу, Пыёлдин смотрел на вступительные кадры. По правую руку от него сидел Цернциц, нервно барабаня пальцами по коленям, а по левую, ближе к сердцу — Анжелика. В направленные на нее объективы она смотрела с улыбкой, в которой можно было прочесть и снисходительное превосходство, и легкую заинтересованность, и чисто женское желание нравиться.
— Поехали, — Цернциц махнул рукой операторам, и на экране тут же возник крысоидный диктор. Не замолкая ни на единую секунду, он за короткое время успел вывалить на головы ничего не подозревающих зрителей такое количество скрытого пренебрежения, насмешливого восторга, столько диковинных слов, которых Пыёлдин начисто не понимал, что наверняка это его выступление будут еще долго изучать, как пример настоящего журналистского мастерства. Но неуязвимость его была ложной, поскольку он находился здесь же, в этом кабинете, и вел передачу отсюда же…
— Кончай трепаться, — сказал ему Пыёлдин. — Надоело.
— Как вы сказали? — живо обернулся к нему крысоид. — Трепаться? Это слово из вашего тюремного опыта?
— Шутишь? — радостно удивился Пыёлдин — крысоид сам позволял поступать с ним, как угодно.
— Иногда, — улыбнулся крысоид. — А вы, Аркадий Константинович, вы часто в своей жизни шутите?
— Это зависит от того, что называть шуткой, — медленно проговорил Пыёлдин. — От того, готов ли человек шутить.
— Я готов!
— К чему ты готов, сучий потрох? К полету с верхнего этажа?
— Вы можете мне это устроить?
— Немедленно.
— Вы, конечно, шутите? — побледнел крысоид.
— Ничуть, — Пыёлдин опустил голову, из последних сил сдерживая себя.
— Рано, Каша, — прошептал Цернциц. — Пусть потрепется…
— Что-то давно внизу асфальт не отмывали, — негромко сказал Пыёлдин, но крысоид услышал. Испугала его не сама угроза, ведущего потрясла быстрота, с которой здесь принимались решения.
А Пыёлдин и в самом деле готов был немедленно отправить нагловатого крысоида в дальний полет, из которого в Дом никто еще не вернулся. И не остановили бы его ни предстоящие выборы, ничто бы не остановило.
Эта короткая вспышка убедила Пыёлдина в том, что он действительно готов к схватке с теми людьми, которые собрались где-то в студии, чтобы задать ему свои вопросы. Он даже хотел, чтобы эти вопросы начались побыстрее, когда-то и на допросы он шел охотно, испытывая внутреннее превосходство перед следователем, который тратит столько сил и нервов, чтобы выведать у него какой-то пустяк. И лишь от Пыёлдина, от его доброй воли зависело, выдаст он следователю маленькую свою тайну или не выдаст…
И еще одно обстоятельство придавало Пыёлдину уверенности. Он вдруг ощутил, что обладает достаточными знаниями, ораторскими способностями, чтобы расправляться с самыми каверзными вопросами. В этом, собственно, не было ничего сверхъестественного, все мы знаем гораздо больше, чем нам кажется, и можем, если уж возникнет необходимость, извлечь из себя знания о чем угодно. Достаточно взять любую книгу и за две-три секунды пролистать ее страницы веером — и все, можно считать, что книга прочитана от начала до конца. Более того, вся она, до последней запятой, до типографской оплошности навсегда отпечатана в мозгах. И что бы ни случилось в будущем, вы невольно, сами того не замечая, будете учитывать и те знания, которые просочились в вас за недолгие секунды, когда мелькали перед глазами те страницы. Трудность лишь в том, чтобы эти знания извлечь из собственного подсознания.
А Пыёлдин находился как раз в приподнятом, возбужденном состоянии, когда спрятанные знания извлекались без всяких усилий с его стороны, знания, которыми он надышался в тюремных камерах, в студенческих аудиториях, почерпнул из газет, которых не читал, на которые просто мог бросить взгляд, проходя мимо газетной витрины…
— Поскольку наша передача идет на многие страны мира, — ведущий оправился наконец от шока, — то я бы, с вашего позволения, начал с международных отношений.
— Не возражаю, — ответил Пыёлдин и спокойно взглянул в стеклянные глаза видеокамер. Нет, никто из прежних его сокамерников не узнал бы в бледном, высоком человеке того шалопута, которым он был.
— Начнем со Страны восходящего солнца… Наши ближайшие соседи настаивают на возвращении им Южных островов… Как вы поступите, став президентом… Если это, конечно, случится, — не удержался крысоид от ухмылки.
— Случится, — невозмутимо ответил Пыёлдин. — Можешь в этом не сомневаться.
— И вы станете президентом?
— Разумеется.
— Продолжим. Что вы все-таки ответите южным соседям на их, в общем-то, справедливые требования.
— Насколько они справедливы, буду решать я. Твое мнение о справедливости их требований никого не интересует. Можешь написать его на собственной заднице…
— Прошу прощения… Как же нам все-таки быть с соседями?
— Я посоветую им заткнуться. Пусть слушают свои поганые магнитофоны, ездят на своих поганых машинах по своим трясущимся островам и не лезут, куда их не просят.
— Но любое решение должно быть обоснованно… Тем более президентское решение… Если эти острова являются их исконной землей, на которой их предки…
— Заткнись, — сказал Пыёлдин с усталостью в голосе. — Подними географические карты двухсотлетней давности… подними и посмотри.
— И что я там увижу? — улыбнулся крысоид, обнажив два длинных передних зуба.
— На картах обожаемых тобой соседей ты не увидишь островов, к которым тянутся их трясущиеся ручонки. Эти острова ты увидишь на картах Петра Первого. Они всегда принадлежали нам и всегда будут нам принадлежать. Так же, как и Крым.