– Из этого следует, что она сама и всадила пулю в балмасовский затолок! – веско отчеканил Убахтин. – Откуда ей известно, что пуля в затылке, а не во лбу?
– Она могла по телевизору увидеть, услышать, – неуверенно проговорила Касатонова.
– Не-е-ет! – Убахтин опять поводил указательным пальцем из стороны в сторону. – Всю информацию об убийстве для телевидения давал я сам! Лично! И никто другой! И сознательно – вникаете? – сознательно внес ошибку, впрочем, можете назвать это ловушкой – я везде, всем и на всех уровнях говорил, что Балмасов застрелен выстрелом в сердце. И телевидение по всем каналам сообщило – пуля в сердце. И вдруг моя ловушка сработала! Вдруг моя ловушка захлопнулась! Я все время ждал – с какой стороны появится информация о выстреле в затылок! И дождался! Юшкова! Именно она первая сказала – пуля в затылке. Вопросы есть?
Касатонова помолчала, причем скорбно помолчала, как бы огорченная бесчувственностью следователя, грубостью его мышления, подозрительностью. Потом горестно вздохнула, осторожно подняла глаза.
– Они ведь прожили вместе столько лет, Юрий Михайлович.
– Ну и что?
– Она могла почувствовать.
– Это как? – не понял Убахтин.
– Чувства могли ей подсказать, что Балмасов убит выстрелом в затылок.
– А что, так бывает? – удивлению Убахтина не было предела.
– И очень часто.
– Если она такая чувствительная... – Убахтин не знал, чем закончить эти слова, – если она такая чувствительная... то какого черта поперлась той ночью к Балмасову?
– Сердцу не прикажешь, – смиренно ответила Касатонова. – Кстати, а вы нашли пистолет?
– Нет. Она говорит, что выбросила его.
– Вот видите.
– Что видите?! Что видите?! Убийца сумела избавиться от орудия преступления! Значит, все продумала заранее! Значит, готовилась! Значит, все осуществила сознательно!
– А вы уж и рады.
– Не понял?!
– Разбиты человеческие жизни... А вы веселитесь.
– Не понял?! – Убахтин обессиленно откинулся на спинку стула и уставился на Касатонову белыми от бешенства глазами.
– Вы считаете, что это справедливо?
– Что справедливо? Что?!
– Все, – чуть слышно обронила Касатонова.
– Милая дамочка! В мою задачу не входят поиски справедливости. Если уж на то пошло, мне это глубоко безразлично.
– Оно и видно.
– Мне по барабану, кто прав, а кто виноват! Кто кого соблазнил, кто кому не доплатил, кто чья дочь, а кто чей любовник! Моя задача простая и унылая – найти убийцу. И я нашел. А что касается справедливости, гуманности, терпимости и прочих прекрасных качеств человеческих, то для них есть суд. Вот суд пусть и решает, кто прав, а кто виноват. Не мое это дело. Мне говорят – дайте убийцу. Я говорю – возьмите, вот он. И делайте с ним все, что хотите! Моя задача выполнена.
– Конечно, – кивнула Касатонова. – Всем нужен убийца. И вы этих убийц поставляете в необходимом количестве.
– Боже! Какую чушь вы несете, Екатерина Сергеевна! Хотите... Хотите, Юшкова при вас, вот сейчас, сию минуту, подтвердит все свои показания?
– Хочу, – прошептала Касатонова.
– Хорошо!
Убахтин нажал неприметную кнопку на своем столе, и через некоторое время в дверях появился щуплый паренек в зеленоватой форме, в косо сидящей на голове фуражке, со сдвинутой набок пряжкой ремня.
– Юшкову сюда!
Конвоир вышел, осторожно прикрыл за собой дверь, и тут же послышался грохот удаляющихся шагов – сапоги на парнишке тоже, похоже, были не по размеру.
* * *
Несмотря на всю бессмысленность возражений Касатоновой, продиктованных не столько многозначностью фактов, сколько обычной женской логикой, которая если и не идет поперек мужской, то где-то рядом, в стороне, что-то в ее словах зацепило следователя, заставило его если не усомниться в очевидности той картины преступления, которая сложилась в папке уголовного дела, то хотя бы еще раз взглянуть на эту картину. Видимо, не все подробности преступления в сознании Убахтина стыковались без зазоров и накладок. И его что-то смущало в этом убийстве.
– Если Юшкова сказала, что Балмасов убит выстрелом в затылок, – медленно проговорил Убахтин, – значит, она там была. Юшкова была на месте преступления.
– Она этого и не отрицает.
– Да, не отрицает.
– Я сама ее видела выходящей из дома.
– Что?!
– Я же вам говорила – ее машина ждала. С включенными габаритными огнями. Как раз за нашим домом.
– Время? – сипловато спросил Убахтин.
– Что-то около одиннадцати.
– Вечера?
– Разумеется.
– А по заключению экспертов убийство произошло около десяти вечера.
– Эксперты могут и ошибиться, – невозмутимо произнесла Касатонова.
– Если они ошиблись на час в одну сторону или на час в другую сторону, это не меняет сути происшедшего.
– А в чем суть происшедшего?
– Убит человек. И Юшкова имеет к этому прямое отношение. Я допускаю, что она была не одна, но то, что она тоже приняла участие в печальных событиях того вечера, для меня совершенно бесспорно.
Наступило молчание.
Касатонова и Убахтин продолжали мысленно перебирать известные им обстоятельства убийства, примеряя их к Юшковой, как примеряет портной еще незаконченный пиджак, удлиняя его, укорачивая, приметывая рукава, воротник, снова их отрывая, снова прикладывая, добиваясь совершенства, добиваясь правильной стыковки.
– Я, кажется, знаю, где пистолет, – неожиданно проговорила Касатонова. Но теперь ее взгляд был направлен скорее внутрь самой себя – она изумлялась собственным словам.
– Так, – крякнул Убахтин и невольно осел на своем стуле. – Я не ослышался, Екатерина Сергеевна?
– Не знаю... Но я, кажется, знаю, где нужно искать пистолет.
В этот момент раскрылась дверь и вошла Юшкова. Следом за ней в кабинет опять просочился конвоир и вопросительно посмотрел на Убахтина.
– Подождите в коридоре, – сказал он. – Минут пятнадцать.
Юшкова выглядела осунувшейся, лицо ее без подкрашивающих средств выглядело сероватым, но, в общем, спокойным, даже какая-то терпеливость в нем просматривалась, как бы жалея следователя, она согласилась уделить еще немного времени его бестолковым вопросам.
– Садитесь, – сказал он, показав на стул.
– Здравствуйте, – Юшкова увидела наконец Касатонову. – Мои слова сбываются.
– Какие?
– Если вы помните, я что-то сказала о вашей неотвратимости. Когда вы приносили повестку. Я тогда сравнила вас с шумным духом.