– Местами, – у Пафнутьева сразу изменилось настроение. Шаловливые слова, которые уже плясали на кончике языка, исчезли, уступив место усталым и раздраженным.
– А вообще, что нового? – женщина явно тяготилась разговором.
– Самая большая новость в моей жизни – это то, что я вот собрался позвонить тебе. Неплохая новость, а? – Пафнутьев сделал попытку придать разговору хоть какой-то смысл.
– Долго собирался.
– Ждал, что ты позвонишь…
– Некогда, Паша.
– Дела? – участливо спросил Пафнутьев, уже жалея, что затеял этот разговор.
– Да… Сама удивляюсь, куда уходит время.
– Давай встретимся и я подробно, со знанием всех обстоятельств, объясню, куда уходит время. Твое, мое…
– Сегодня не получится, Паша, – произнесла женщина, не потрудившись придать голосу хоть какое-то сожаление.
– Экзамены? – подсказал Пафнутьев.
– Не только… Подруга заболела, надо навестить… Дома полный кавардак… Все собиралась за уборку взяться, .
– Гостей ждешь?
– Да какие гости, – небрежно сказала Таня, и Панфутьев улыбнулся своему печальному знанию человеческих слабостей.
– Ох, Таня, Таня, – вздохнул он непритворно, – ты даже не представляешь с каким страшным человеком разговариваешь. А если я скажу, что еще неделю назад приставил к тебе одного толкового оперативника, который не спускал с тебя глаз ни днем, ни ночью? Теперь я могу сказать, чем заболела подруга, какая тебя ждут экзамены и сколько они еще будут продолжаться. Могу сказать, почему у тебя кавардак в доме, какие подарки кому подарила, что вручили тебе и за какие заслуги… Кто посетил тебя, и кого посетила ты…
– Слушай, неужели в самом деле приставил?! – ужаснулась Таня. – Это ведь… Это незаконно!
– Очень даже законно. К нам прибыли на практику двое ребят… Надо же их на чем-то проверить. Одного я приставил к тебе, поскольку всегда могу оценить достоверность добытых сведений.
– Паша, это нечестно! – жалобно проговорила Таня.
– Если ты будешь и дальше вести себя со мной вот гак безжалостно, – жестко проговорил Пафнутьев, – я его попросту посажу.
– За что?
– А почему ты не спрашиваешь, кого я собираюсь посадить? Эх, Таня, не любишь ты меня, не жалеешь!
– Ну, почему же… Я очень тебя люблю.
– Когда говорят, что люблю очень, это значит, что не любят совсем. Мне не нужно, чтобы ты меня любила очень. Очень – никто никого не любит. Все проще: или любят, или нет.
– Опять ты за свои следовательские штучки…
– Я говорю только о любви.
– За что ты к нему прицепился?
– Ну… Прицепился я больше к тебе… А за что его сажать… У него три пары джинсов, – конечно, Пафнутьев не знал, сколько штанов у нового поклонника Тани, но он знал Таню.
– Это преступление?!
– Чтобы иметь три пары джинсов, надо совершить не одно преступление. Такова жизнь. Давно его знаешь?
– Месяца два…
– О, так у вас все впереди!
– Не все.
– Даже так, – упавшим голосом обронил Пафнутьев. – Даже так… Ну, ладно, приятно было с тобой поговорить. Если что – звони. Всегда рад, как говорится.
– Зашел бы как-нибудь, Паша!
– Зайду. Обязательно. Как пригласишь, так и зайду.
– Приходи сейчас, – произнесла Таня несколько вымученно.
– Что же это получается – запугал бедную девочку, нагнал страху и, воспользовавшись ее беспомощным состоянием, в дом проник… Нет уж! В другой раз. Но предупреждаю – я страшный человек. А в гневе даже неистовый. Все. Целую.
И Пафнутьев положил трубку, хотя слышал, что Таня еще что-то пыталась объяснить. Он снова откинулся на спинку стула, нашел затылком привычное место на холодной стене. Его озадачила двойственность собственного положения. С одной стороны, от него требуют результатов, но в то же время предпринимаются явные усилия, чтобы их не было. Иначе как понимать, что именно его, никогда убийствами не занимавшегося, вдруг бросают в это дело? Теперь эта пропажа письма в милиции… Колов не учел, что в журнале может быть запись о посещении Пахомова… Здесь у них прокол. И устроил им это… Пахомов. Он знал, что находится в зоне риска. Наверняка от него что-то требовали, к чему-то склоняли, чем-то угрожали. И если убийство состоялось, значит Пахомов не дрогнул. Следовательно, убийство было не случайным.
А убийцы – всего лишь исполнители. За ними стоят другие люди – состоятельные и осторожные. Они могут сделать заказ, расплатиться и остаться в стороне. И то, что ты, Павел Николаевич, оказался в роли следователя… Это их выбор. Ты должен уяснить и запомнить – именно они, организаторы преступления, выбрали тебя. А задача их заключается в том, чтобы следствие шло активно, но без результатов. Ты не должен их обнаружить. Да тебе никто и не позволит. Значит ты, Павел Николаевич, оказался вроде чучела – руками маши сколько угодно, но с места не двигайся.
Ну что ж, будем махать руками…
Но почему выбор пал на меня? А потому, Павел Николаевич, что ты в прокуратуре самый занюханный и никто в тебя не верит. Ты самый бестолковый и потому самый безопасный. Нравится это тебе или нет, ласкает это твой слух или оскверняет…
Дальше – Колов… Он принял меня, чтобы убедиться – расследование в надежных руках. Ха! Письмо не отдал, а потому не отдал, что в нем все ответы изложены открытым текстом. Письмо не найдется, в этом, Павел Николаевич, не сомневайся. И не стоит тебе тревожить Колова, тешить его своей беспомощностью. Он сам позвонит… Не выдержит неизвестности и сам подаст голос… Если, конечно, сможешь создать некую завесу таинственности вокруг следствия. Итак, твоя задача – поменьше трепаться. Или наоборот – трепаться побольше, но бестолковее, дурнее. Чтобы все знали – глухо. В этом твой шанс и твое спасение.
Он окинул взглядом кабинет, заваленный окровавленными тряпками, корявыми кастетами, обрезами, ножами, железками и деревяшками, торчавшими из-под каждого шкафа, стола, стула, мысленно посмотрел на себя – сероватый, тесноватый костюм, бесформенные туфли, застиранный воротничок рубашки, который когда-то блистал белизной.
– Все правильно, – проговорил он вслух. – Все правильно… Зашморганный ты, Павел Николаевич. И смотреть на тебя просто противно. И показания тебе дают не уверенные даже в том, что правильно поймешь сказанное, оценишь откровенность, прямоту, отчаяние сидящего перед тобой человека… Таня – ладно, с Таней разберемся, Бог даст… Но в этой жалкой одежонке ты приходишь словно бы из прошлого, из паскудного прошлого… Над тобой смеются, а теперь еще и в дураки записали… Поприкинули, кто тут всех дурней? Конечно, Пафнутьев. Вот ему и поручим… Валяй, Павел Николаевич! Вперед! Ату!
– Неужели не ошиблись во мне? – вдруг подумал он зло. – Неужели для того меня и держат здесь, чтобы поручать время от времени такие вот забавные дела? Напрасно, ребята, это вы напрасно, – Пафнутьев вдруг ощутил упругие удары сердца. – Напрасно, – повторил он. – Не надо так, ребята, с мной. Как бы не ошибиться…