Я думала, мы так и будем общаться в Пале-Рояле (в бывшем дворце герцога Орлеанского теперь море не только антикварных магазинов, но и чудных кондитерских), однако Мишель ведет меня через дорогу к Лувру. Ну что ж, будем вкушать духовную пищу, тем паче что в Лувре я успела побывать только раз, а что там можно увидеть за один раз?!
Мишель переводит меня через дорогу, придерживая под локоток. Я чувствую себя как-то неловко: у него совершенно бесплотная рука, и касание настолько эфемерное, словно со мною рядом движется бестелесный образ. И вдруг я соображаю, что Мишель очень похож на портрет молодого Оскара Уайльда. Этакий изысканно-тонкий, томный силуэт… Правда, в ту пору волосы мазали бриолином, а мой новый знакомый пользуется гелем. Однако – пардон, конечно! – особенные пристрастия литературного гения общеизвестны. А что, если и мой новый знакомец…
Нет, глупости, конечно. Зачем бы ему тогда обращаться в брачное агентство?
Мы входим под своды Лувра и останавливаемся у огромного застекленного пространства, через которое виден один из залов, уставленный скульптурами.
Я забываю обо всем. Безусловная красота – вот что меня больше всего притягивает в искусстве, а здесь она именно что безусловная. Какое счастье, что нет сверкающей бронзы! Не люблю этот начищенный блеск. Здесь только мрамор и чугун, самые красивые, по-моему, материалы для скульптур. Между статуями стоят кадки с прелестными деревцами, и такое ощущение, что мы смотрим в сад, где гуляют или сидят некие высшие существа – столь прекрасные, что люди, посетители Лувра, кажутся по сравнению с ними просто неудачей, а то и ошибкой природы. То-то они ходят как-то скованно, смотрят робко, порою начинают растерянно озираться…
– У меня дома тоже есть прекрасная статуя, – раздается рядом со мной голос Мишеля. Господи, я совсем забыла, с кем я здесь и зачем. – О нет, это не античная скульптура, – успокаивает Мишель, который по-своему понял мое изумление. – Это современная работа из современных материалов.
Понимаю… К современной скульптуре у меня отношение плевое. Недалеко от Лувра находится величественная – чистая готика! – церковь Святой Маргариты. Нормальных статуй святых там маловато, зато натыканы какие-то извилистые, бесформенные деревяшки, изображающие Христа и Деву Марию. У одной статуи вместо тела перекореженная стиральная доска, а может, это винтовая лестница, точно не скажу. Если Мишель предпочитает такой стиль в искусстве, мне будет трудновато с этим смириться…
– Только не подумайте, что это какой-нибудь бесформенный модерн! – значительно поднимает палец проницательный Мишель. – Статуя выполнена в классическом стиле, ибо скульптора вдохновляла столь совершенная модель, что у него отсохла бы рука, попытайся он исказить хоть одну ее черту.
Интересно, а почему не отсохла рука у того злодея, который изобразил Иисуса с телом, подобным винтовой стиральной доске?! Впрочем, откуда мне знать – может, и отсохла, только это держится в строгой тайне.
– Валентин, – вздыхает Мишель, – ах, шерри Валентин… Надеюсь, вы не станете возражать, если я буду называть вас Наташей?
Вот так номер!
Не скажу, чтобы я была в таком уж безумном восторге от своего имени. Но Наташей быть совершенно не хочется. Знаменитый анекдот («Ну надо же, такая маленькая, а уже Наташа!») немедленно приходит в голову и помогает сохранить чувство юмора:
– Вам что, очень нравится та песня, которую поет Иглесиас? Но тогда уж не Наташа, а Натали!
– Кто такой Иглесиас? – рассеянно спрашивает Мишель. – Впервые слышу. Нет, Натали – это не то. Совершенно не то! Именно Наташа! Ведь ее звали Наташей!
Я моргаю. Какая-то у меня очень однообразная реакция на приколы моих женихов. С Аленом моргала, теперь вот с Мишелем…
– Видите ли, Валентин, – снова вздыхает он, – у меня уже была русская девушка. Я обожал ее. Она была смыслом моего существования! Она прожила со мной месяц, а потом бросила меня, жестоко бросила, чтобы выйти замуж за какого-то боша [27]. Этот бош был так отвратительно прагматичен! У него домик где-то около Гамбурга, представляете? Как противно звучит это слово – Гамбург! Проза, убогая проза!
На мой взгляд, ничего убогого в домике «где-то около Гамбурга» нет. А слово «Гамбург» звучит очень даже аппетитно. Наверное, потому, что я люблю гамбургеры.
– Наташа заявила, что больше не хочет быть Клеопатрой, Нефертити или царицей Савской, – плаксиво бормочет Мишель, а лицо его сжалось в кулачок, словно у обиженного ребенка. – Сказала, что любовь – это не театр, что она хочет, чтобы любили ее, а не куклу, одетую в исторические тряпки. Но я не могу забыть ее! Теперь мне осталось только ее изображение, которому я поклоняюсь, как язычник – идолу. Но мне нужна живая женщина, живая Наташа!
Таращусь на Мишеля во все глаза и постепенно начинаю кое-что соображать. Значит, в образе красотки Наташи он имел Клеопатру, Нефертити и царицу Савскую – оптом и в розницу. Потом ей осточертела эта ерунда, что вполне понятно. На ее месте я бы тоже предпочла боша из Гамбурга вместе с его домиком. Потом Мишель попытался заменить живую любовницу статуей, но, кажется, счастья это ему не принесло. И вот следующий номер программы: он будет иметь меня, глядя на эту куклу «в классическом стиле, но современной работы, из современных материалов»?
– Знаете что, Мишель? – говорю я задушевно. – Зовите меня просто Вася! Оревуар! Прощайте!
И, не моргнув глазом, оставляю его навеки.
Я возвращаюсь через Пале-Рояль, и ноги мои снова забиваются белой пылью. Совершенно как вчера в Тюильри! И, что характерно, налицо такой же, как вчера, облом в устройстве личной жизни.
Выслушав мой отчет, Николь краснеет, как помидор:
– Кошмар какой! Мне он показался нормальным человеком, правда, немножко слишком утонченным. Я еще удивилась, что ему нужна именно русская девушка. Обычно русских невест ищут более трезвомыслящие мужчины, а эти… поэтические натуры… – она презрительно фыркает, – предпочитают красоток из Восточной Азии. Фетишист несчастный! Но ты не огорчайся, Валентин, завтра у тебя намечена еще одна встреча.
– А потом? – на всякий случай уточняю я.
– Ну, – мямлит бедная Николь, – пока у меня на примете больше никого нет, но я сегодня еще не смотрела свою электронную почту… И вообще – надо обновить твои данные в моем каталоге. Понимаешь, Валентин, ты у многих вызываешь интерес, но… – Глаза ее становятся несчастными. – Понимаешь, у тебя ведь есть ребенок, а не всякий мужчина согласится… Хотя это дурость, конечно.