Моментально нацепляю на себя маску мисс Неприступность, но взгляда от него отвести не могу.
У него темные, то ли черные, то ли густо-карие глаза, длинные брови и смуглое лицо. Черты словно выточены, в нем есть что-то… что-то неуловимо восточное, как бы арабское, но это слово слишком просто для него. Мавританское, вот как!
Где-то я читала, в каких-то литературных воспоминаниях: про молодого Пастернака говорили, что он был похож враз на араба и на его лошадь. Мсье Ле-Труа похож враз на мавра и его лошадь.
– Максвелл! – восклицает Николь, и я наконец отдергиваю взгляд от этого чрезмерно обаятельного типа. – Неужели это вы! Просто не верю, не верю! Куда вы пропали?! Отец перед отъездом пытался вас разыскать, но отчаялся и очень сердился.
– О, так ваши родители уже отбыли в традиционный вояж? – поднимает четкие, очень ровные, словно бы нарисованные брови господин с диковинным именем Максвелл.
Отчего-то я всегда думала, что это фамилия. Вдобавок – английская. Какое-то такое уравнение Максвелла существует то ли в физике, то ли в астрономии. А может, и в химии. Убей меня бог, если я знаю, что именно оно уравнивает, но фамилия очень красивая. Имя тоже.
А господин между тем продолжает беседу с Николь:
– Жаль, что не успел пожелать им доброго пути, но я только вчера вернулся из дальнего путешествия.
– Куда сбежали от реальности на сей раз? – улыбается Николь, и я вижу, что ей очень приятно разговаривать с этим странным смуглым типом.
Между тем толстуха Луп и милашка Лора дружно подбирают свое имущество и торопливо ретируются, бросая на Ле-Труа опасливые взгляды. Похоже, они до смерти рады, что он отвлекся. У толстухи вообще затравленный вид, а на личике Лоры страх мешается с откровенной ревностью.
Занятная история. Более чем занятная…
Эскалатор уносит вниз Лупшу и Лору, а я перевожу взгляд на Николь, которая все еще щебечет с Ле-Труа. И улавливаю его ответ:
– Вообразите, Николь, я наконец-то добрался до России.
– Не может быть! – всплескивает руками Николь, и Максвелл Ле-Труа вновь, теперь недоуменно, вскидывает свои поразительные брови:
– Чем вы так изумлены, дорогая Николь? Можно подумать, для вас Россия – страна белых медведей. Вы ведь сами замужем за русским и бываете там гораздо чаще, чем я.
– Ну да, ну да, – кивает Николь. – Все правильно. Но вот какое странное совпадение, вы только подумайте, Максвелл… Вы побывали в России, а моя подруга Валентин – она ведь русская! Интересно, правда? У вас есть в Париже знакомые русские, кроме моего Мирослава?
– Раньше не было, а теперь есть, – кивает Максвелл, медленно переводя на меня свои темные глаза, определить цвет которых я все никак не могу. Почему-то он молчит о том, что тут несколько минут назад была еще одна русская, которая явно принадлежит к числу его знакомых. Это Лора.
– Вы были на аукционе? – спрашивает Николь. – Что на сей раз? Рисунки? Гравюры? Неужели снова Тардье? Неужели вы еще не все его работы скупили?
– Вам известна моя слабость, – кивает Максвелл. – Да, до меня дошел слушок, что кто-то перед самым аукционом предложил первые, авторские оттиски гравюры Тардье с картин Давида. Я связался с Дезаром, но он только сегодня вернулся из отпуска и еще не успел толком узнать, что будет продаваться в других залах. Я решил прийти сам. И напрасно. Этот Тардье у меня уже есть. Это не… словом, не то, что я ищу. Ну что ж, не повезло.
Он пожимает плечами и любезно улыбается нам обеим:
– Кстати, Николь, и вы, Валентин, что вы делаете… ну, к примеру, через час?
Мы переглядываемся.
– Ну, я не знаю, – нерешительно говорит Николь. – Гуляем с Шанталь, наверное, а что? Ой, Максвелл, я ведь даже не поблагодарила вас за ваш чудный подарок! Клоуна Ша моя дочь просто обожает. А платьице невероятно идет Шанталь, она в нем такая хорошенькая! Я бы очень хотела, чтобы вы увидели ее в этом наряде.
– Ничего в жизни я бы не хотел так, как этого, – галантно изрекает Максвелл, склоняясь в полупоклоне, и я чувствую, ну просто физически ощущаю, что его опущенные глаза ощупывают мои лодыжки. Мне тотчас становится зябко. Что и говорить, кондиционеры в здании аукциона работают более чем нормально! – И где же вы гуляете, медам? – Он распрямляется.
– Да где угодно, – пожимает плечами Николь. – Ходим на Монмартр – к Сакре-Кер, в Пале-Рояль, в Аллеи…
– В Аллеи? – радуется Максвелл. – Это просто чудно. Давайте там встретимся через час, хорошо? В самом конце улицы Монторгей знаете бистро прямо на углу? В это время около него играет пара музыкантов – люди уже немолодые, даже старые, можно сказать! – он скрипач, она – аккордеонистка. Они в прошлом профессионалы, но играют не потому, что нуждаются, а просто хотят играть, чтобы их слушали, понимаете? Их конек – танго. Я в восторге от них. Наверняка и вам понравится. Кроме того, они – русские, а после того, как я вернулся из Санкт-Петербурга, я питаю особую слабость ко всему русскому.
И его насмешливые глаза снова обращаются ко мне с выражением, от которого я потихоньку дурею. И сама не пойму, что является причиной этого одурения: то ли блаженство, то ли бешенство.
– То есть вы придете в Аллеи ради нас? – очень натурально удивляется Николь. Она явно напрашивается на комплимент и немедленно получает то, что хотела:
– Чтобы встретиться с вами и Шанталь, я пришел бы и не в Аллеи! Тем паче если вы наденете нашей красотке подаренное мною платьице. Но у меня в этом бистро деловая встреча через четверть часа. Вот я и хочу соединить полезное с приятным. Или наоборот. Ну как, договорились?
– Договорились! – кивает очень довольная Николь.
Чему она так радуется, не пойму!
– До скорого! – прощается Ле-Труа и одним прыжком оказывается чуть ли не на середине эскалатора.
Если он будет двигаться такими темпами, то в два счета догонит мадам Луп и ее русскую протеже. А может, он потому и двигается такими темпами, что хочет их догнать?
От этой мысли у меня портится настроение. Да тут еще и Николь замерла с каким-то по-дурацки мечтательным видом…