* * *
Едва за Величковским закрылась дверь, Пафнутьев достал из стола блокнот и, покопавшись в нем, нашел номер телефона Сысцова. Почему-то пришла уверенность, что разговор со старым знакомым сейчас наиболее уместен. Люди, которые прошли перед ним за последние дни, были какими-то... Вторичными, что ли. Они могли признаваться, лукавить, делать удивленные глаза, но Пафнутьев явственно ощущал их зависимость.
Несколько в стороне стоял Пияшев, он казался более самостоятельным, у него был свой участок работы. Но Пияшев подождет. С ним проще будет говорить после Сысцова. Что бы ни сказал Сысцов, даже если он будет молчать и не проронит ни слова, для Пафнутьева это тоже было вполне приемлемым. Он был согласен и на это. В расследовании наступил момент, когда даже молчание работает, даже молчание может быть красноречивым.
— Иван Иванович? — спросил Пафнутьев голосом мягким, даже шаловливым.
— Он самый, — Сысцов ответил в тон.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте, — теперь в голосе Сысцова уже прозвучала легкая настороженность — собеседнику пора было себя назвать.
— Моя фамилия — Пафнутьев. Зовут — Павел Николаевич. Мы встречались с вами, Иван Иванович!
— Помню, — с тяжким вздохом произнес Сысцов.
— Мне кажется, вы не обрадовались.
— Павел Николаевич... Каждый раз, когда я слышу ваш голос, во мне что-то напрягается.
— А что в вас может напрягаться?
— Мне становится страшно, Павел Николаевич, — искренне произнес Сысцов. — Я начинаю чувствовать приближение каких-то неприятностей, событий, которых хотелось бы избежать.
— Это, видимо, оттого, что вы обладаете паранормальными способностями. Сейчас многие ощутили в себе наличие каких-то могущественных сил. Недавно я прочитал в газете, что одна старушка во сне вдруг заговорила мужским голосом, но что самое интересное — на китайском языке. Причем, как выяснили ученые, не на современном, а на древнем китайском языке! Этот язык сегодня не знает ни один китаец. Представляете, какой ужас? Оказывается, в прошлой жизни она была китайским императором! Ее пригласили в Китай, и она узнала летнюю императорскую резиденцию, но заметила, что произошли изменения в расположении беседок, представляете?
— С трудом.
— Вот-вот! А когда ученые подняли старые планы дворца, то убедились, что старушка права — беседки были расположены именно так, как она и говорила!
— Павел Николаевич, — почти простонал Сысцов, — не томите душу, скажите, пожалуйста... Что вы от меня хотите?
— Повидаться бы, Иван Иванович!
— Опять?
— Так ведь больше года не виделись!
— А мне казалось, что мы только вчера расстались.
— Да-да-да! — подхватил горестный тон Пафнутьев. — Наши годы летят, наши годы, как птицы, летят, и некогда нам оглянуться назад! Какие были песни!
— Вы считаете, нам нужно оглянуться назад? — настороженно спросил Сысцов.
— Не в такие глубины прошлого, как это удалось старушке, о которой я рассказал, но хотя бы на неделю, Иван Иванович!
— На неделю? — Голос Сысцова дрогнул. — На что вы намекаете? Что случилось в мире неделю назад?
— Иван Иванович... Так я подъеду?
— Дорогу помните?
— Дорога к вам незабываема!
— Жду. — И Сысцов положил трубку.
— Ну вот, так-то оно лучше, — удовлетворенно пробормотал Пафнутьев. В свою папку он положил величковские снимки, расчетливо сунув между ними те, что были сделаны на месте убийств. Прием, конечно, невысокого пошиба, дешевенький прием, но знал Пафнутьев и то, что часто именно на таких вот приемчиках и раскалываются самые твердокаменные люди. Как это всегда и бывает в жизни — никогда не знаешь, где у кого болевая точка, где у кого таится незащищенное нежное местечко.
Дорога на дачу действительно была хорошо знакома Пафнутьеву. Правда, не приходилось ему еще ехать по этой дороге ранней весной, но, как оказалось, и в это время года она достаточно живописна.
— Прошлый раз на этой дороге я чувствовал себя лучше, — сказал Андрей. — У нас на заднем сиденье лежала винтовка с оптическим прицелом. А сейчас, кроме вашей папки, у нас на заднем сиденье ничего нет.
— Авось! — Пафнутьев легкомысленно махнул рукой. — Времена меняются, Андрюша, времена меняются так быстро, что не успеваешь дух перевести, как оказываешься в другой стране.
— Люди меняются не так быстро.
— Авось! Он же не знает, что у нас на заднем сиденье. Весной пахнет. Вот сейчас первый раз в этом году почувствовал — весной пахнет. Где-то глубоко во мне в этот момент что-то дрогнуло, ожило и потянулось к теплу, к солнцу. С тобой такое бывает?
— Ох, Павел Николаевич, — умудренно вздохнул Андрей. — Все бывает.
— Это хорошо, — кивнул Пафнутьев. Но не понравились ему слова Андрея, не понравились. Он сказал о чем-то заветном, а тот в ответ вроде как бы пожалел его.
Ворота открылись сами по себе и сами же закрылись, едва машина проехала на участок. Выложенная причудливой плиткой дорожка вела к самому крыльцу. Трехэтажный особняк стоял на холме, и отсюда хорошо были видны изгиб реки, легкий весенний туман над просыпающимся лесом. Здесь, на возвышении, снег уже растаял и весна чувствовалась сильнее.
— Все, я пошел, — сказал Пафнутьев не то Андрею, не то самому себе.
— Ни пуха.
— К черту!
— Кстати, Павел Николаевич, может быть, это вам интересно... Только что отсюда ушла машина. Минут десять назад. Плитка еще не просохла, — Андрей показал на влажные отпечатки протектора.
— О! — откликнулся Пафнутьев.
Сысцов стоял на высоком крыльце в наброшенном на плечи пальто. Голова его была непокрыта, седые волосы развевались на ветру, глаза были профессионально радостны.
— Я вас приветствую! — сказал он с некоторым подъемом в голосе.
— Здравствуйте! — По своей привычке Пафнутьев произнес это слово громче, чем следовало, радостнее.
— Прошу! — Сысцов распахнул перед ним половинку двустворчатой двери, пропустил вперед, тщательно закрыл за собой дверь. Нынче все, входя в собственный дом, даже окруженный личным забором, дверь закрывают, не забывая задвинуть засов, повернуть ключ, опустить кнопку запора, еще раз взглянуть напоследок через встроенный глазок. Все это Пафнутьев увидел, все оценил и поворотил к Сысцову лицо приветливое и добродушное.
— Весна! — сказал он, прекрасно понимая, что произносит нечто глуповатое, на что и отвечать-то необязательно.
— Да уж... Разгулялась, — ни секунды не помедлив, ответил Сысцов. Все-таки класс у него был высокий, и говорить он мог с кем угодно, о чем угодно, в какой угодно тональности. — Прошу! — Сысцов распахнул следующую дверь, и Пафнутьев оказался в каминном зале.