— Как же мне его не знать, если он у меня плитку клал!
— И здесь, значит, отметился, — проворчал Пафнутьев. — Диму я буду видеть сегодня. А вы, боюсь, не увидите его достаточно долгое время.
— Неужели сел? — ужаснулась женщина.
— Пока только присел.
— Сколько же ему светит?
— Пияшев не сказал, куда едет?
— А у него одна дорога.
— Италия?
— Северная Италия, — назидательно поправила женщина.
— Может быть, вы и более полный адрес знаете?
— Видите ли, молодой человек, у меня возникло ощущение, что вы знаете его адрес не хуже меня... Признавайтесь, знаете? — кокетливо спросила она, склонив к плечу угластую свою головку, из которой выпирали железные детали. — Чтобы уж не показаться невежливой, — женщина явно прониклась к Пафнутьеву теплыми чувствами, — я покажу вам сувенир, который Игорек подарил мне однажды... У вас есть время?
— Изыщем, — заверил Пафнутьев.
Женщина снова скрылась в квартире, но на этот раз дверь оставила незапертой, как бы давая возможность Пафнутьеву проявить дерзость, если, конечно, у него таковая есть. Но он не проявил дерзости, оставшись стоять на площадке.
Женщина появилась через несколько минут. В руках у нее был дешевенький подсвечник, сваренный из проволоки, — клетка вроде птичьей болталась на изогнутом крючке, а на дне клетки располагалась маленькая свеча на алюминиевой тарелочке. Все это сооружение было укреплено на подставке, которую украшала витиеватая надпись золотой краской — «Аласио».
— Я угадала? — спросила женщина, опять склонив потрясающую свою головку.
— Вы о чем?
— Ведь вам известно это слово, не правда ли?
— Да, я знаю этот город, — солидно кивнул Пафнутьев.
— Скажите... Игорек тоже может присесть на некоторое время? — Женщина явно не хотела расставаться со столь приятным собеседником.
— Жизнь богата в своих проявлениях, — философски заметил Пафнутьев, и подтверждая подозрения женщины, и в то же время как бы сомневаясь в них.
— Ну, что ж, чему быть, того не миновать, — проговорила женщина, из чего Пафнутьев заключил, что она не будет слишком убиваться, если соседу придется на какое-то время присесть.
— Вот моя визитка, — Пафнутьев протянул женщине карточку. — Если будут новости — звоните. Вдруг вам захочется пообщаться на эту тему, — Пафнутьев постучал пальцем по карману, куда он сунул пияшевскую записку.
— До скорой встречи в эфире. — Потрепанная физиономия женщины сморщилась в самой обворожительной улыбке, которую она только смогла изобразить. — Простите, я ухожу, мне нужно привести себя в порядок.
— До свидания, — Пафнутьев чуть изогнулся в галантном поклоне.
— Ну что, Паша, будем взламывать дверь? — спросил Худолей.
— А зачем? Все, что было в этой квартире ценного, ты уже выгреб. Да и Пияшев вряд ли оставил что-нибудь интересное. Ни окровавленных тряпок, ни орудия убийства там нет. А нужно именно это. Остальное у нас есть. Если уж и делать обыск, то в офисе «Роксаны».
— А там что найдем?
— Списки. Полные списки прекрасных женщин, которые могут дать те или иные показания. А пока все они еще не слиняли в Аласио, нужно взять с них подписку о невыезде.
— Думаешь, это их остановит?
— Неважно. Мы им вручим некий правовой документ, они поставят свои подписи, как бы дадут обязательство не уезжать. А если нарушат и уедут — криминал. Тут я уже могу постучать пальцем по столу. Нехорошо, дескать. И потом, что значит нарушить подписку и уехать... Значит, признают себя виновными. Да, это еще нужно доказать, но для себя я знаю — вину свою признали. Это встряхнет мой уставший организм и придаст мне новые силы.
— Свежие силы, Паша, это хорошо, — уныло ответил Худолей, спускаясь вслед за Пафнутьевым по лестнице. — Но, я думаю, встряхнет твой организм и вернет ему прежние силы... хорошее такое, неожиданное путешествие в новые места! Ты только вслушайся в само звучание... Римини, Аласио, Монако... Ты когда-нибудь был в Аласио?
— Только собираюсь.
— Точно собираешься?! Паша, я не ослышался?!
— Я понял, что мне теперь без этого Аласио уже и не жить. Свет сошелся клином.
— Мы их раскрутим, Паша, раскрутим!
— А про Свету не забыл?
— Нехорошо говоришь. Нехорошо. Грех это.
— Виноват, — Пафнутьев положил руку на тощеватое худолеевское плечо. — Мне показалось, что после твоих криминальных похождений ее образ слегка померк...
— Воспылал! — закричал Худолей, выходя на залитое солнцем крыльцо. — Паша, ее образ воспылал!
— Это хорошо. Аванс за квартиру вернул?
— Не успел, — фальшивым голосом сказал Худолей. — Но я обязательно сделаю, как ты велел. Я послушный, Паша, я исполнительный. Я всегда поступаю, как советуют старшие товарищи. Верь мне, Паша!
— Заметано, — кивнул Пафнутьев.
В управлении его ждал вызов к прокурору Шевелеву. Олег Петрович Шевелев был человеком нового склада. Счастливые демократические времена вывели на общественную арену людей бойких, веселых, легких в общении с подчиненными, с руководством и вообще со всей окружающей действительностью. Был он молод, поджар, занимался каким-то видом спорта: не то прыгал, не то бегал, не то еще что-то подобное над собой совершал. Во всяком случае, в комнатке отдыха, примыкавшей к его кабинету, стоял кеттлеровский тренажер. Усевшись на него, можно было вообразить себя на велосипеде и крутить педали сколько хочешь. Если позволить себе некоторую вольность суждений, то можно сказать, что многое в жизни и деятельности прокурора Шевелева крутилось как бы понарошку. Так что кеттлеровский велосипед был чем-то вроде символа. По прокурорскому челу стекали капли пота, спина была взмокшей, в мышцах накапливалась молодая усталость, которую хотелось назвать даже не усталостью, а истомой, но при этом педали крутились вхолостую, поскольку тренажер был намертво привинчен к паркету. Надо сказать, что хитроумный Кеттлер так соорудил свой велосипед, что на верчение педалей вкладывалось ровно столько напряжения, сколько хотелось. Устал — сделай себе послабление, и тогда педали начнут вертеться совершенно свободно без всяких усилий. Если в теле появился спортивный азарт — можешь повернуть какую-то там гайку и, пожалуйста, — трудись до седьмого пота. Как и в жизни, ребята, как и в жизни.
— А, Паша! — воскликнул Шевелев, увидев в дверях смурную пафнутьевскую физиономию. — Рад тебя видеть! — Он легко встал, вышел из-за стола, сделал несколько шагов навстречу, пожал Пафнутьеву руку, похлопал ладошкой по плечу, позаглядывал в глаза, словно желая убедиться, что его подчиненный из всех опасных жизненных передряг вышел целым и невредимым.
— Здравствуйте, Олег Петрович, — почтительно сказал Пафнутьев. — Вызывали?