— Так. — Олег Иванович помолчал, и Пафнутьев мог бы сейчас уверенно сказать, как тот сидит в своем жестком кресле, куда смотрит, как стряхивает пепел с сигаретки. — Павел Николаевич, дорогой... Ваши слова я понимаю как признание. Я прав?
— Вы всегда правы, Олег Иванович.
— Хорошо, — устало проговорил тот, — хорошо... Павел Николаевич, послушайте... Вы прекрасно знаете, что следы всегда остаются. Иначе не бывает.
— Да, я слышал об этом! — Пафнутьев твердо держался своей позиции.
— В этом материале, Павел Николаевич, ваши пальчики остались. Такие дела.
— Не может быть! — воскликнул Пафнутьев, невольно себя разоблачая. Хотя нет, он это сделал сознательно.
— Есть вещи, которые знали только вы... И эти сведения — в газетном материале.
— Видимо, у меня их похитили!
— Видимо, — улыбнулся Олег Иванович. — Приезжайте, Павел Николаевич... Генеральный приглашает.
— Мне что-нибудь захватить с собой?
— У него на столе уже десяток номеров этой газетенки. Если вы привезете еще два десятка экземпляров, это не произведет на него большого впечатления. Я понимаю вас, Павел Николаевич... Но это не наши методы. Согласны?
Пафнутьев тяжко вздохнул, поерзал на своем жестком стуле, с тоской посмотрел в окно, снова шумно выпустил воздух.
— Некоторое время назад вы, Олег Иванович, показывали мне портрет моего предшественника... Он по оплошности забыл свою голову на столике в детском саду... Где ее и сфотографировали. Вы эти методы имеете в виду?
— Приезжайте, Павел Николаевич, — вздохнул Олег Иванович. — Я вас жду. Вместе пойдем к Генеральному. Его, в свою очередь, ждет президент.
— Какой президент? — невольно спросил Пафнутьев и тут же почувствовал, как похолодело у него внутри, будто ворвался в его организм сквозняк, резкий и неожиданный.
— Наш президент, Павел Николаевич... Наш с вами президент. Всенародно избранный.
— Вы хотите сказать, что он тоже прочитал...
— Нет, Павел Николаевич. Он подобной чепухи не читает. Ему прочитали.
— А, ну тогда ладно, тогда ничего, — зачастил Пафнутьев, но чувствовал — сквознячок внутри не ослабевает. Может быть, даже усиливается. — Я еду, Олег Иванович, прямо сейчас и еду. Прямо сейчас.
— И это правильно, — улыбнулся наконец Олег Иванович и положил трубку.
Пафнутьева он встретил, не поднимаясь из-за стола, встретил со скорбной, жалостливой улыбкой. Слабым жестом указал на стул, присаживайся, дескать, поговорим.
— Здравствуйте, Олег Иванович! — радостно приветствовал его Пафнутьев.
— Хм... Ну, вы даете, Павел Николаевич. Как здоровьице, не жалуетесь?
— Пока держусь... А вы?
— И я пока держусь. Не знаю, надолго ли хватит, как поется в одной песне... Но кое-что в мире происходит... Вашими стараниями, Павел Николаевич.
— Неужели происходит? — ужаснулся Пафнутьев.
— Из Думы пошли запросы, в Федерации смятение умов, не то пять, не то семь представителей каких-то там мировых агентств просятся на прием к Генеральному...
— Думаю, надо их принять, — с заботливостью в голосе проговорил Пафнутьев.
— Вот и примите.
— Я?!
— А кто же еще, Павел Николаевич?
Пафнутьев потер щеки ладонями, подвигал свою папочку по приставному столику, ссутулился в задумчивости, с любопытством посмотрел в глаза Олегу Ивановичу...
— А меня Лубовский в Испанию зовет.
— Я знаю... Он звонил...
— И что?
— Поезжайте. Вы давно были в Испании?
— Да уж давненько...
— Год? Два?
— Да сто лет я там не был! — рассмеялся Пафнутьев.
— Знаете, что вы сделали, Павел Николаевич? Да, должности вы его почти лишили... Но и от правосудия уберегли.
— Это как? — опешил Пафнутьев.
— Не вернется он теперь. Ни за что не вернется.
— Побоится?
— Дело не в этом... Побоится, не побоится... Ему нельзя возвращаться. Чревато. Никто не может сказать, как все повернется. Он далеко не глупый человек... И понимает, что опубликованное — малая часть того, что может оказаться на столе следователя. Поэтому надо ожидать обострения его болезни. Видимо, выздоровление, окончательное выздоровление, затянется.
— Ну что ж, это правильно, — рассудительно заметил Пафнутьев. — Главное — чтоб здоровье не пошатнулось.
— Кое-что в его жизни уже пошатнулось, — усмехнулся Олег Иванович.
— А что Генеральной?
— Молчит. Не знает, как понимать.
— Об Испании он слышал?
— Конечно. На него Лубовский и выходил... Не на меня же... Я для него мелковат. Не та фигура.
— Так я еду в Испанию?
— Принимайте решение, Павел Николаевич. Если говорить о пользе дела, то смысл в этой поездке, несомненно, есть. В любом случае нужны его показания, какими бы они ни были. Что бы там ни писали наши «желтые» журналисты, следствие продолжается.
— Значит, дело не закрыто?
— Ха! — рассмеялся Олег Иванович. — Размечтался!
— Ну, что ж, Испания так Испания! — беззаботно махнул рукой Пафнутьев.
— Да, и еще один момент... Лубовский напомнил о каком-то портфеле, который вы якобы изъяли из его машины после покушения. О чем идет речь? Его беспокоит этот портфель, он заговаривает о нем не первый раз.
— А! Мы с Шумаковым, тем самым, который... Вы помните, который так нескладно погиб... Оказались на месте покушения на Лубовского вскорости после взрыва... И пока милиция ужасалась, глядя на оторванную голову водителя... я заглянул в машину и увидел этот самый портфель. И, естественно, изъял его для пользы дела.
— Разумно, — кивнул Олег Иванович.
— Но запустить его содержимое в дело... не успел. Оплошал.
— Но ведь и сейчас еще не поздно, а?
— Поздно, — сокрушенно ответил Пафнутьев. — Поздно, Олег Иванович. Сгорел портфель.
— В каком смысле?
— В прямом. В самом прямом смысле слова.
— Не понял?
— На какое-то время я оставил его в одном доме... В частном доме, я жил там какое-то время, когда была вскрыта моя квартира. А в этом доме случился пожар... И портфель сгорел. Со всем содержимым.
— Сколько с вами случается забавных историй! — воскликнул Олег Иванович восхищенно. — Со мной за всю жизнь столько не произошло! А почему бы вам, как опытному и грамотному следователю, не положить этот несчастный портфель в сейф? Это же очевидно, разумно, надежно, в конце концов!