Но ловкий царедворец Байрамов понимал и другое, — с каждой такой вот их встречей Сысцов вязнет, и все меньше у него возможностей для праведного гнева и неожиданных поступков. И Байрамов продолжал опутывать того невидимыми простым глазом паутинками, состоящими из таких вот посещений, тонких улыбок, содержательных конвертов.
Когда Амон, оттащив ящик с вином в подвал, показался на пороге, Байрамов тут же накрыл конверт тарелочкой.
— Деньги не любят солнечного света, — пояснил он. — Деньги любят темноту, Иван Иванович.
Лишние слова произнес Байрамов, если подойти к их беседе строго, но Байрамов не произносил лишних слов. И упоминание о деньгах понадобилось ему только для того, чтобы остались его слова на пленке — вертелись маленькие бобины в его кармане, записывая каждое слово Сысцова. Чего не бывает в жизни, подстраховаться никогда не грех. Но для того, чтобы эта пленка, эта запись стала документом, требовалась дата и следующими же словами Байрамов ее назвал...
— В прошлом году, в это же время... Да, была середина сентября... Да! — в восхищении воскликнул он. — День в день! Как раз семнадцатого сентября девяносто второго я был на Кипре... Какое было море! Какие женщины! Какое вино!
— Лучше этого? — ревниво спросил Сысцов, не уловив главного в словах Байрамова — даты их сегодняшней встречи.
— Иван Иванович, — сразу посерьезнев, произнес Байрамов. — Это — он указал на бутылку — не вино. Это нектар. Или амброзия. Не знаю. Они там пьют вино... Но это... Это для богов.
— Слушаю тебя, Марат, — устало проговорил Сысцов, давая понять, что пора перейти к делу. Он снова наполнил стаканы, продолжая сонно наблюдать, как Амон понес в дом второй ящик. Опытным глазом отметил — это уже другое вино, но тоже красное, тоже грузинское. И внутри разлилось удовлетворение — у него снова достаточно хорошего вина. И пришло неосознанное ощущение, что все не так уж плохо в этом мире пока стоит на пороге залитая солнцем радостная девушка в сером свитере и синих брючках, пока шуршит под ногами осенняя листва, пока сидит он в этом низком удобном кресле, пока стоит перед ним красное грузинское вино...
— Когда мы встретимся в Гифхорне, Иван Иванович...
— Где?
— Так называется немецкий городок, где я обосновался... Кстати, Иван Иванович, ты единственный человек, который знает название моего городка... Не считая Амона, — Байрамов указал в сторону парня, который опять уселся за руль. — Так вот, когда встретимся и сядем у камина, у нас будет возможность поговорить подробно и обо всем. А сейчас... Я рад, что повидал тебя, что ты в добром здравии, отлично выглядишь... Что жизнь продолжается, — Байрамов в приветственном жесте поднял свой стакан.
— Красиво говоришь, — усмехнулся Сысцов. — Слушал бы тебя и слушал... И все-таки?
— Ну... Если настаиваешь... Проблемы, конечно, есть... А у кого их нет? Чем крупнее человек, тем крупнее его проблемы, — Байрамов опять хотел было произнести нечто вроде почтительного тоста, но Сысцов его перебил.
— Дальше я знаю. К делу.
— Хорошо... Мои люди присмотрели парочку магазинов... Плохонькие магазины, грязные, запущенные, торгуют кое-чем... Стыдно смотреть. Надо бы их товаром наполнить, чтобы покупатели толпились, чтобы яркий свет заливал залы, чтобы лилась праздничная музыка... А сейчас там тухлятиной воняет, окна немытые, кто ни зайдет — обязательно обвесят, обманут, обсчитают... Нехорошо это, Иван Иванович... Наш город достоин...
— Купить хочешь?
— Хочу.
— Что мешает?
— Не знаю... Если бы знал — устранил бы... Стена, а стены не вижу. Деньги... Даже не знаю, кому деньги дать.
— Знаешь, — коротко бросил Сысцов.
— Спасибо, Иван Иванович! Ты настоящий друг!
На тебя можно надеяться, а таких людей в наше время... Знаешь, я таких людей и не встречал!
— И не надо тебе их встречать, — Сысцов допил вино, отставил стакан подальше, давая понять, что больше пить не намерен. — Документы подал?
— Давно.
— Это хорошо, — кивнул Сысцов.
Вроде и не было сказано ничего определенного, но Байрамов понял, что приехал не зря — Сысцов пообещал помочь. Более того, он твердо заверил, что вопрос решит и что никаких дополнительных усилий предпринимать не надо.
— Всех, кого надо, ты уже встретил, — пробормотал Сысцов. Он откинул голову назад и тени от редких, оставшихся на липах листьев, скользнули по его лицу. — Рад был повидать тебя, Марат.
Байрамов все понял и тут же поднялся. Почти неслышно заработал мотор серой приземистой машины.
— Хочешь такую, Иван Иванович? — Байрамов поймал взгляд Сысцова, осторожно брошенный в сторону «мерседеса».
— Хорошая машина, — кивнул тот. И этим все было сказано.
— Будет, — заверил Байрамов. И в поклоне пожав руку Сысцову, направился к машине. И «мерседес» медленно, неслышно пополз ему навстречу. Открылись сами по себе и снова закрылись ворота. Сысцов, оставшись один, задремал. Осторожно подошла девушка, убрала столик, унесла пустые бутылки. И через несколько минут уже ничто не напоминало о недавней встрече двух соратников по совместной борьбе за красивую жизнь.
* * *
— Позвольте, Павел Николаевич? — в дверь кабинета Пафнутьева почтительно заглянул Дубовик.
— А если не позволю, не зайдешь?
— Все равно зайду. И даже с большим удовольствием, — следователь перешагнул порог, прижимая под мышкой черный пакет из-под фотобумаги.
Дубовик сел к приставному столику, положил на него пакет и, свесив над ним пламенеющий свой нос, налитый, как обычно, неведомой жизненной силой, осторожно взглянул на Пафнутьева, словно из-за собственного носа выглянул.
— Есть новости? — спросил Пафнутьев.
— Есть.
— Хорошие?
— Лучше не бывает.
— Что же тебе мешает рассказать о них, поделиться с любимым начальником? — Пафнутьев начал раздражаться.
— Значит так, Паша... Помнишь то недавнее убийство при угоне машины? Ну, когда парня зарезали?
— Что значит помню! Я только этим и живу!
— Так вот... Удар был нанесен сзади, в спину. Потом убийца совершил нечто совершенно циничное — наклонился к убитому и вытер нож о его куртку. Об этом еще старик рассказывал на допросе...
— Помню. Дальше.
— А куртки, как ты знаешь, нынче шьют не такие, как в наши с тобой времена.
— Мои времена еще не кончились, — вставил Пафнутьев. — Надеюсь.
— Неважно. Речь не о тебе. В нынешние куртки вшивают клочки кожи, молнии, воротнички, хлястики, этикетки с названиями фирм, спортивных обществ, стран, а то и целых континентов.
Пафнутьев кивнул в знак того, что все понял и принял к сведению. Он опасался перебить Дубовика, чтобы не вызвать новый поток лишних слов и сведений.