— Ну давай! Слушаю!
— Подъезжай. Разговор есть.
— Да? — переспросил Шаланда и надолго замолчал. То ли у него в кабинете были люди и он, прикрыв трубку рукой, о чем-то с ними переговаривался, то ли просто соображал, как понимать слова Пафнутьева. А скорее всего, обидевшись, мужественно боролся со своей обидой.
— Ну как, Шаланда? — спросил Пафнутьев, и голос его был полон заботы и расположения.
— Паша, ты так ласково говоришь, так ласково, что мне становится страшно.
— Страшно тебе сделается в моем кабинете, — сказал Пафнутьев тем же голосом. — Приезжай, Шаланда.
— Я должен все бросить и мчаться? — уже с издевкой, спросил Шаланда.
— Именно так, Жора, именно так. Ты должен все бросить и быть у меня через пять минут.
— Шутишь?
— Не, я не шучу. Я жду тебя, Жора, с нетерпением.
И Пафнутьев положил трубку.
Шаланда вошел ровно через пять минут. Остановился у двери, постоял, дожидаясь, пока Пафнутьев взглянет на него, и лишь совершив этот небольшой ритуал, приблизился к столу. Больше всего на свете Шаланда боялся попасть в глупое положение и как каждый, кто боится этого, частенько в самом глупом положении и оказывался. И даже сейчас, несмотря на то, что Пафнутьев, привстав, с чрезвычайной почтительностью пожал ему руку, указал на стул, куда тот может присесть, Шаланда был насторожен и подозрителен.
— Хорошо выглядишь, — сказал он Пафнутьеву, видимо, в благодарность за то, что тот поинтересовался его самочувствием.
— Это от внутреннего довольства.
— Чем же ты так доволен, Паша? — вкрадчиво спросил Шаланда.
— Собой.
— Надо же. — Шаланда не мог вести такой вот необязательный, шалый, рисковый разговор. Он задумывался, искал подковырку и, конечно, ее находил. — Хочешь сказать, что у меня нет причин быть довольным собой?
— Никаких, — весело ответил Пафнутьев. — Ни единой.
— Ты хочешь сказать, что у меня есть причины быть недовольным собой? — опустив голову, Шаланда смотрел на Пафнутьева исподлобья, опять наливаясь обидой.
— Сколько угодно! — ответил Пафнутьев и протянул оба играющие глянцем снимка, на которых так крупно, выразительно, даже объемно была изображена шелуха от семечек. Точно такие же семечки небольшой горкой лежали у Пафнутьева на столе — это была та самая щепотка, которой Вобликов угостил Худолея во время осмотра места преступления. — Посмотри, пожалуйста, эти снимки.
— Посмотрел, — сказал Шаланда, едва взглянув на фотографии.
— Ты сличай, сличай, — усмехнулся Пафнутьев.
— Сличил. И что? — Шаланда все еще опасался оказаться в дураках. — Что дальше?
— Докладываю. Это подсолнечная шелуха...
— Не может быть!
— Придется поверить на слово.
— Хорошо. Верю.
— Молодец! Умница! — Пафнутьев был терпелив и снисходителен.
Шаланда понял, что у того за пазухой есть что-то такое, что позволяет ему вести себя вот так куражливо. — Идем дальше, Жора, идем дальше. Вот заключение экспертизы... — Пафнутьев протянул листок желтоватой бумаги с частыми машинописными строками и фиолетовой печатью внизу. Можешь не читать...
— Да нет, уж прочту, — проворчал Шаланда, но тут же поднял голову, потому что читать такое количество текста действительно было тягостно.
— Суть бумаги в том, что ученые люди, которые рассматривали эту шелуху в микроскоп и делали с ней всякие манипуляции, так вот эти люди утверждают, что эта шелуха и вот эта шелуха, — Пафнутьев ткнул пальцем в один снимок, потом во второй, — побывали во рту одного человека.
— А кто же этот человек? — спросил Шаланда, почувствовав, что именно здесь таится подготовленный Пафнутьевым удар по его самолюбию.
— Скажу, — кивнул Пафнутьев. — Обязательно скажу. Для этого я тебя и пригласил сюда. Так вот, один снимок сделан на лестничной площадке, где собирались бандиты перед тем, как ворваться в ту злосчастную квартиру. Понимаешь, они там выжидали удобный момент, конечно, переживали, и некоторые из них от волнения лузгали семечки. Так бывает со многими.
— Правильно, и со мной бывает, — кивнул Шаланда.
— Нет, на семечках твоей слюнки, Жора, не обнаружено. На них обнаружена слюнка другого человека. Второй снимок сделан в квартире, на кухне. В то самое время, когда там работала оперативная группа.
— Не понял! — напрягся Шаланда и уставился в упор на Пафнутьева. — Чуть попроще выразись, Паша, чуть попроще. А то ты все как-то заковыристо.
— Вобликов, — сказал Пафнутьев. — Капитан Вобликов.
— Что Вобликов?! — заорал Шаланда, пытаясь в доли секунды все понять, сопоставить и осознать. — Ты хочешь сказать...
— Оборотень.
— Не может быть, — спокойно, твердо и даже с облегчением произнес Шаланда. — Этого не может быть, потому что не может быть никогда.
— Хорошо, что ты знаешь классику, но, Жора, тебе придется смириться. Вот семечки, которыми он угостил эксперта Худолея. — Пафнутьев показал на горку полосатых семечек, лежащих на его столе.
Шаланда молчал, переводя отяжелевший взгляд с одного снимка на другой, потом на семечки, лежащие на пафнутьевском столе, на заключение экспертизы, но вчитаться в строки, понять, что там написано, он даже не пытался, не было у него на это сил. Наконец Шаланда поднял глаза на Пафнутьева, и тот сжалился, потому что в больших темных глазах начальника милиции он не увидел в этот момент ничего, кроме большой человеческой боли.
— Ты хочешь сказать, что после всего, что произошло ночью, он утром пришел в ту самую квартиру, к тем самым трупам... Да? Ты это хочешь сказать?
— Да, — кивнул Пафнутьев.
— А разве это возможно? — беспомощно спросил Шаланда.
— Я тоже думал, что так нельзя... Оказывается, можно. Припомни, он немного дергался в квартире... Но в общем-то держал себя в руках. Кстати, знаешь, где он сейчас? Чем занимается?
— Не знаю. Когда я собирался к тебе, в управлении Вобликова не было. Но утром я его видел, — Шаланда задумался, вспоминая прошедшее утро — как он видел капитана, в каком виде, что сказал ему и что услышал в ответ... — А ты знаешь, где он?
— Третий дачный проезд... Дом номер семнадцать. На улице, у калитки стоят его «жигули». Двадцать восемь пятьдесят шесть.
— Да, это его номер, — обреченно кивнул Шаланда. — И что он там делает?
— Гостит... — Пафнутьев пожал плечами.
— Это не его дача... Наши участки рядом, в другом месте. У кого он гостит?
— Не знаю. Жду звонка. Андрей его сторожит.
— Так, — крякнул Шаланда. — Вот, значит, как все объясняется... У него были некоторые странности, каким-то уж очень он был любознательным...