— Значит так, Павел Николаевич... Докладываю обстановку... Вчера я позвонил из вашего кабинета и назначил свидание одной красивой женщине...
— Сотруднице фирмы «Фокус»? — уточнил Пафнугьев.
— Да, она числится в «Фокусе». Где она работает и работает ли вообще — вопрос сложный, требующий для выяснения больших дополнительных усилий.
— Ты ее видел?
— Да.
— Это была ошибка с твоей стороны?
— Да. Вы что-нибудь уже знаете?
— Ничего, кроме того, что эти «фокусники» — чреватая публика. Я прав?
— Они засекли телефон, с которого я звонил, установили, где этот телефон находится, кому принадлежит. И когда я пришел в назначенный час в назначенное место, меня встретили два амбала, оглушили, доставили в какой-то особняк...
— Ты сможешь его узнать?
— Смогу. Я кое-что запомнил. Это какая-то тихая улица в районе рынка.
Железные ворота, кирпичный дом, зеленая крыша... Суть не в этом... Я не должен был оттуда выйти живым. Тем более, что мое удостоверение подтверждало их худшие опасения — там стоит штамп прокуратуры.
— Но ты выжил?
— Да, я выжил, — Андрей невольно выделил короткое словечко "я". — Хотя до сих пор в этом сомневаюсь.
— Но выжили не все?
— Думаю, не все. Один амбал наверняка... — Андрей помолчал, обгоняя слишком уж назойливого «жигуленка» с немытыми стеклами. — Один амбал, думаю, ушел.
— Куда?
— Далеко. Допрашивал меня некий Анатолий Матвеевич.
— Бевзлин? — невольно крякнул Пафнугьев. — Это круто.
— Они тоже сделали одну ошибку... Сняли с меня наручники.
— И выпустили на волю восточного тигра? — усмехнулся Пафнугьев.
— Примерно. Бевзлина я оставил обесчещенным.
— Как?! — ужаснулся Пафнугьев. — Ты его... Это самое... Да?
— Ему в штаны выдавил почти литр кетчупа. Хорошего, острого, мексиканского соуса. Этот кетчуп, наверное, до сих пор лезет изо всех щелей его одежды, из ушей, ноздрей, из всех его дыр. А его белый «мерседес» я утопил в говне.
— Белый шестисотый «мерседес»?! — ужаснулся Пафнутьев. — Где же ты взял столько говна?
— А! — усмехнулся Андрей собственной шалости. — Знаете, по улице Луначарского уже неделю течет... По Луначарского вечно что-то течет... На этот раз там трубу городского значения прорвало... Весна, — произнес Андрей, словно одно это слово все объясняло. — Вырыли какой-то котлован, там все это и собралось... Я раскрыл дверцы и столкнул «мерседес» с горки... Он быстро наполнился, прямо на глазах. Думаю, все жильцы сейчас настолько счастливы, что забыли о запахе, которым дышат уже вторую неделю.
— Почему ты так думаешь?
— Люди всегда радуются, когда что-то случается с шестисотыми «мерседесами».
— В этом что-то есть, — согласился Пафнутьев. — Андрей... Но это... Это называется объявлением войны.
— Ну, что ж... К этому шло. Мне кажется, всегда лучше самому объявить войну, чем ждать, пока войну объявят тебе. Как сейчас говорят... Хорошо смеется тот, кто стреляет первым.
— Правильно говорят, — кивнул Пафнутьев.
— Там, в бардачке, посмотрите... То, что мне удалось изъять у бесчувственного тела Бевзлина.
Пафнутьев глянул на Андрея, осторожно открыл ящичек и вынул оттуда сверток в целлофановом пакете. Внимательно пролистнул блокнотик с телефонами, адресами, именами. Блокнотик был маленький, но заморская отделка, тонкая тисненая кожа, похрустывающая бумага подтверждали, что блокнотик этот не для общего пользования, сюда заносились сведения действительно важные. Какие-то карточки, сложенные листки, бумаги Пафнутьев просмотрел бегло и наспех, отложив все это до того момента, когда он вернется в кабинет. Но толстая пачка новых уже долларов его озадачила.
— А с этим что делать? — спросил он у Андрея.
— Поделим, — тот передернул плечами.
— Но это же грабеж!
— Конечно.
— Нехорошо. — Почему?
— Мы не должны опускаться до такого уровня, — произнес Пафнутьев без большой уверенности.
— Если мы не можем опуститься до их уровня, давайте до их уровня поднимемся, — усмехнулся Андрей. — А потом, Павел Николаевич, нам все равно придется как-то уравнивать наши уровни. Иначе, как мы сможем приблизиться к ним, как выйдем на них и вступим с ними в контакт? А не вступив в контакт, как мы сможем положить их на лопатки?
— Ладно, разберемся, — Пафнутьев принял, кажется, единственно верное решение. — Документы я забираю, деньги оставляю. Пусть здесь пока полежат, в бардачке.
— Пусть полежат, — усмехнулся Андрей. — Приехали, Павел Николаевич.
— Вижу, — проворчал Пафнутьев, выбираясь из машины.
Каждый раз с приближением развязки Пафнутьев становился сумрачным, даже ворчливым, старался подольше побыть один. Все, что можно было узнать, он уже узнал, и оставалось лишь связать разрозненные показания, свидетельства, подозрения, чтобы получить картину полную и ясную. Сейчас он был хмур и сосредоточен. И Андрей вывалил на него кучу совершенно свежих сведений, неожиданных и чреватых, и Овсов вдруг вспомнил о нем. Все это настораживало и требовало времени, чтобы разобраться, понять происходящее и найти собственное место во всех этих событиях.
Слишком уж быстро взбежав на третий этаж, Пафнутьев почувствовал, что дыхание его сбилось, сделалось тяжелым, и он замедлил шаги, чтобы в кабинет к Овсову войти спокойно и достойно.
— Здравствуй, Овсов, — сказал он. — Вот и я.
— Здравствуй, Паша... А это Валя. Как видишь, она если и изменилась, то только в лучшую сторону.
— Изменилась — это хорошо, — разулыбался Пафнутьев, увидев красавицу на кушетке у Овсова. — Лишь бы не изменила.
— Ох, Паша, — простонал Овсов и больше ничего не добавил, а Пафнутьев понял, что предложенная им тема не совсем удачна здесь. — Валя от нас ушла.
Теперь она работает в роддоме.
— Роддом — это прекрасно! — с подъемом воскликнул Пафнутьев и опять почувствовал, что его восторги неуместны. — Кстати, а как наша младеница? Она проснулась, наконец?
— Прекрасно себя чувствует и передает тебе привет.
— Выжила, значит? — уточнил Пафнутьев.
— Пока — да. В реанимации.
Валя сидела на кушетке, забросив ногу на ногу, и ее округлые коленки выглядели вызывающе и дерзко. Куда бы ни смотрел Пафнутьев, как бы он ни вертел головой, но взгляд его неизменно возвращался к ним, спотыкался о них, будто какая-то сила исходила от этих коленок. А, впрочем, может быть, и исходила.
Посмотрев на Овсова, он усмехнулся, заметив, что и тот находится в таком же смятенном состоянии. Коленки притягивали взоры и лишали, лишали мужичков привычной уверенности. А Валя, видя это, чуть посмеивалась, курила сигаретку, пускала дым к потолку, а отведя руку в сторону, любовалась не то ухоженными пальцами, не то самой сигареткой с золотистым мундштуком.