«… И бежали от них наши предки… потому что не могли выносить ига идолопоклонников. И приняли их к себе… люди казарские, потому что люди казарские жили сперва без закона… И они породнились с жителями этой страны и научились делам их. И они всегда выходили вмеcте с ними на воину и стали одним с ним народом. Только завета обрезания они держались и соблюдали субботу. И не было царя в стране казар, а того, кто одерживал победу на войне, они ставили над собою военачальником, и продолжалось это до того самого дня, как евреи вышли с ними по обыкновению на войну, и один еврей вы-. казал в тот день необычайную силу мечом и обратил в бегство врагов, напавших на казар. И поставили его люди казарские над собой военачальником. И оставались они в таком положении долгое время, пока не смилостивился Господь и не возбудил в сердце того военачальника желания принести покаяние, и склонила его на это жена его, по имени Серах… И стали приходить иудеи из Багдада и Харасана и земли Греческой и поддержали людей страны, и те укрепились в завете отца. И поставили люди страны одного из мудрецов судьей над собою. И называют они его на казарском языке каганом, поэтому называются судьи, которые были после него, каганами. А главного князя казарского они переименовали в Сабрйила и воцарили царем над собой… И заключил царь союз с нашим соседом, царем алан… И был ужас Божий на народах, которые кругом нас, так что они не приходили войной на казарское царство. Но во дни царя Вениамина поднялись все народы на казар и стеснили их по совету царя македонского…»
Стоя посреди степи и в животном страхе глядя на летящую на него конницу, на пики и копья, сияющие пол» солнцем ядом неотразимой смерти, и на всадников, привставших в стременах, чтобы обрушить на него весь вес своего тела в смертоносном ударе острого меча, Рубинчик оглянулся на новый, мощный и дикий гул у себя за спиной. И увидел совсем близко другую орду всадников на низких взмыленных лошадях, летящих сюда же, на помощь Рубинчику, и поднимающих над головами стальные загнутые сабли. И вот уже две яростные силы сошлись, врезались друг в друга, хрипя лошадиным хрипом, звеня тяжелыми неуклюжими мечами, рассекая врагов до пояса кривыми и сподручными для убийства саблями, брызгая горячей кровью и выкрикивая гортанные слова гибели и победы. Но текст, который видел и слышал Рубинчик, не замолкал в нем, а только обретал какой-то новый ритм – ритм речитатива…
«И пришли воевать и царь Асли, и турок, и Пайнила, и Македона; только царь алан был подмогой для казар, так как часть их тоже соблюдала иудейский закон. Эти цари все воевали против страны казар, а аланский царь пошел на их землю и нанес им поражение, от которого нет поправления. И ниспроверг их Господь перед царем Вениамином… Но во дни царя Аарона воевал царь аланский против казар, потому что подстрекнул его греческий царь. Но Аарон нанял против него царя турок, так как тот был с ним дружен, и низвергся царь аланский перед Аароном, и тот взял его живым в плен. И оказал ему царь большой почет и взял дочь его в жены сыну своему, Иосифу. Тогда обязался ему аланский царь в верности, и отпустил его царь Аарон в свою землю. И с этого дня напал страх перед казарами на народы, которые живут кругом них…»
Неизвестно, каким образом, когда и как оказался и сам Рубинчик в этой битве, на невысоком гнедом коньке, с окровавленной саблей в левой руке, с рассеченным до крови лицом и с ликованием в жилах. Чье-то копье достало его, сильно ударило в правое плечо и почти выбило из седла, но он тут же повернулся в седле и не глядя, наотмашь, левой рукой и сверху вниз, в оттяжку вошел саблей в чужую плоть, рассек врага от шеи до поясницы. И в упоении от победы натянул поводья, поднял своего конька на дыбы и захохотал, и закричал что-то радостное, древнееврейское. И тут же, в гуле битвы, расслышал какой-то новый, будто стекающий с неба мотив: «Бам… Бара-барабара-бам, бара-бам… Пари-ра-рира-рира… Бам…» Он узнал этот мотив, он слышал его когда-то в другой стране, в Испании. Или его предки слышали там эту музыку? «Пари-ра-ри-рари-ра… Бам!» Это была музыка судьбы, музыка победы и жизни, и она слилась со словами его первой, десятого века, статьи:
«…Также и во дни царя Иосифа, моего господина… когда было гонение на иудеев во дни злодея Романа. И когда стало известно это моему господину, он ниспроверг множество необрезанных. А Роман злодей послал также большие дары Х-л-гу, царю Руски, и подстрекнул его на его собственную беду. И пришел он ночью к городу С-м-к-раю и взял его воровским способом, потому что не было там начальника, раб-Хашмоная. И стало это известно Бул-ш-ци, то есть досточтимому Песаху, и пошел он в гневе на город Романа и избил и мужчин и женщин. И он взял три города, не считая большого множества пригородов. И оттуда он пошел на город Шуршун и воевал против него… и те вышли из страны наподобие червей… и умерло из них 90 человек… Но он заставил их платить дань. И спас от руки Русев, и поразил всех оставшихся из них там, и умертвил мечом. И оттуда он пошел войной на Х-л-гу и воевал… месяцев и бог подчинил его Песаху. И нашел он добычу, которую тот захватил из С-м-к-рая. И говорил он: «Роман подбил меня на это». И сказал ему Песах: «Если так, то иди на Романа и воюй с ним, как ты воевал со мной, и я отступлю от тебя. А иначе я здесь умру или же буду жить до тех пор, пока не отомщу за себя». И пошел тот против воли и воевал против Константины на море четыре месяца. И пали там богатыри его, потому что македоняне осилили его огнем, и бежал он, и постыдился вернуться в свою страну, и пошел морем в Персию, и пал там он весь и стан его. Тогда стали Русы подчинены власти Казар…»
(Примечание. По мнению историков и знатоков иврита, имя Сабриил – это искаженное Гавриил и значит: Бог – моя надежда; имя Х-л-гу подразумевает русского князя Олега; город С-м-к-рай – Тмутаракань, одну из столиц хазарского княжества; Шуршун – Херсон, ныне порт на Черном море, а Кунстантина – Константинополь. Весь текст известен историкам под именем «Кембриджского документа» и является историческим документом – письмом неизвестного хазарского еврея Х века.)
Эта странная, речитативная музыка судьбы и жизни все росла и росла над ковыльной степью, над битвами конницы и танков, над атаками наполеоновской армии и огнем «мессершмиттов». И Рубинчик все сражался с непонятными врагами – с французами, немцами, шведами, литовцами, японцами и снова с русскими…
– Лева! Лев Михайлович! – Женский голос вывел Рубинчика из глубины веков и прервал мотив равелевского «Болеро».
Он открыл глаза, еще плохо соображая, где он, в каком веке и в какой части света. Рената Борисовна Яблонская стояла перед ним в ночном коридоре Сокольнического роддома, пустом и освещенном электрическим светом. Он понял, что на этот раз он, как это ни странно, снова в двадцатом веке.
– Вы можете идти… – сказала Яблонская.
– Куда? – спросил он, удивляясь звукам языка, на котором вдруг заговорил так легко и чисто, ведь только что, минуту назад, это был язык его врагов.
– Домой. Вы же уезжаете.
И только тут он вспомнил все – Варю, своих детей, Москву и эмиграцию. «Потому что не могли выносить ига идолопоклонников…» – выскочила в мозгу совершенно незнакомая фраза. Где он читал это? Кто это написал?