— А имя-отчество ваше позвольте узнать? — спросил Вадюнин.
— Зоя Васильевна, — ответила я.
— Ваше лицо мне знакомо, а имя и фамилия — нет, — сказал Вадюнин. — Вы случайно в Ростовском госпитале не работали?
— Нет. А вы?
— Ну да, я там служил. А в Новочеркасске не были?
— Нет. Я слышала, там не всех раненых удалось эвакуировать, когда красные подошли? — сочувственно спросила я, потому что помнила, какой трагедией подобная нерасторопность обозников обернулась для раненых в Свийске (я уже писала об этом).
— Было такое, — сказал он угрюмо. — Пришлось.., спасать людей, да не всех спасли. Но если вы не работали ни в Ростове, ни в Новочеркасске, откуда же я вас могу знать?
Я пожала плечами:
— Ваше лицо мне тоже кажется знакомым, но фамилию слышу первый раз.
— Меня зовут Юлиан Константинович, — представился он.
— Ну уж такие имя и отчество я бы точно не забыла, — усмехнулась я («А усики такие — тем более», — добавила мысленно), — однако они мне ничего не говорят.
— А вы не работали там-то… — Он назвал еще несколько городов и лазаретов, но я только головой покачала.
— Ну что же, — сказал наконец доктор Вадюнин, — видимо, вы просто напоминаете мне какую-то из моих знакомых.
— А вы — какого-то из моих.
Мы улыбнулись друг другу, и Вадюнин ушел.
Я попыталась отойти, но что-то удержало меня. Оглянулась — Девушкин крепко держал меня пальцами за халат.
— Ого, — сказала я, — в руках сила появилась, хорошо!
А надо сказать, он лишился вдобавок ко всему способности владеть руками, и эта способность возвращалась к нему так же медленно, как и речь.
— Ну, теперь ты меня отпусти, — ласково проговорила я. — Отпусти, голубчик Девушкин. Мне уже пора к другим идти.
Он смотрел напряженным «контуженым» взглядом и не разжимал пальцы. Пришлось мне высвободиться самой — осторожно и настойчиво. Потом я посмотрела на него: в остановившихся глазах стояли слезы…
— Да что ты? — удивилась я. — Я к тебе скоро снова приду.
И погладила его по голове. Он мучительно зажмурился, и слезы выкатились из глаз…
— Ого, — послышался рядом насмешливый шепоток, — да храбрый солдатик, как я погляжу, пленился вами, сестра Колчинская…
Говорили по-французски, и я сразу узнала Малгожату. Обернулась, погрозила ей пальцем и увлекла за собой в коридор:
— Жалко его. Не смейся.
— Он же все равно ничего не понимает, — вскинула брови Малгожата. — А чего не знаешь, то не мешает! Кстати, я видела нового доктора. Симпатичный, да?
— Хм… — пожала я плечами. — Вот разве что усики… Но мне его лицо знакомо. Мы пытались вспомнить, где могли видеть друг друга, да так и не вспомнили.
— Ну, со мной так часто бывает! — отмахнулась она. — А как там поживает добрая волшебница камизэлька?
С некоторых пор у нас был такой пароль, такая игра. Малгожата требовала, чтобы я относилась к камизэльке уважительно, уверяла, что это наш добрый талисман, что именно она нас подружила, помогла бежать из тюрьмы и добраться до своих. Когда я резонно возражала, что бежать из тюрьмы нам помог Григорий, а при переходе линии фронта камизэлька не спасла меня от пули, Малгожата говорила, что Григорий был лишь орудием, а что касается моего ранения, то откуда я знаю, может быть, та пуля летела убить меня, а камизэлька умерила ее силу, и я получила лишь ранение. С ней невозможно было спорить, я и не спорила.
— В почете и холе висит на спинке стула, — сообщила я. — Ждет моего возвращения.
Мы с Малгожатой жили отдельно, хотя и по соседству. Думаю, она стеснялась передо мной своей неуемной страсти к мужским объятиям, а я ее ничуть не осуждала. Я вообще не страдала ханжеством. Только думала: пусть хоть все мужчины мира побывают ее любовниками, только бы среди них не было доктора Сокольского!
Покуда, насколько мне было известно, бог миловал.
— Береги ее и передай ей от меня привет, — сказала Малгожата. И тут я обратила внимание, что поверх платья и передника сестры милосердия на мою подругу был накинут кожушок (уже стояли холода).
— Далеко ли собралась?
— На станции стоят вагоны с английской помощью, — сказала сердито Малгожата. — В частности, с сапогами. Все на одну ногу, ты представляешь себе?! На левую! Целый вагон! И еще прислали свечи без фитилей. И вот я еду на станцию разбираться…
— Не затерялся ли где-то вагон правых сапог и отдельных фитилей для свеч? — невинно спросила я, и мы расхохотались.
Ничего смешного в сапогах на одну ногу не было, союзники вообще проводили по отношению к России гнусную политику, словно желали победы большевикам, но я шутила больше над попытками Малгожаты под любым предлогом улизнуть из госпиталя.
Наконец она уехала, а я пошла готовиться к операции, на которой меня просил быть Лев Михайлович. Разумеется, я не могла да и ни за что не хотела отказать!
* * *
«Строго говоря, я вполне могла бы сюда и не ехать, — мрачно подумала Алена, в очередной раз вытаскивая острые каблучки босоножек из мягкого сырого дерна. — То есть вообще ехать не следовало. Я ведь зачем набивалась к мадам Вите? Чтобы узнать что-то о Габриэле! Но теперь я знаю, как его найти в Париже. Значит, я и впрямь тащусь сюда только ради милонги? Боже, да у меня уже ноги не идут, а я еще танцевать собралась! Ведь этот замок Эриво — историческая ценность, мало ли какие туристы пожелают его осмотреть, так почему здесь нет никакого общественного транспорта?!»
Промчавшийся мимо автомобиль недвусмысленно ответил — почему. Потому что все приезжают сюда только на своих машинах! И туристы, и посетители школы мадам Вите. Им и в голову не взбредет, что кто-то может потащиться пешком… Нет, во Франции множество любителей пешеходных туров, но они всяко не отправляются в эти туры в босоножках на полушпильке!