- Вы что? Так никогда никто не поступает! Как можно бросать такие вещи? Вы что - ненормальные, что ли? А мы понимаем, что поезд вотвот отходит. При этом у нас первый вагон, а подали поезд, конечно, не первым вагоном вперед, а наоборот - первый вагон был гдето далеко, в другом конце. Я запихиваю Олега в вагон, говорю: пройдешь по тамбуру. Тут проводница начинает на нас кричать: - Вы что? Вы куда? Где билеты? Я стала искать билеты в сумке, потому что помню, как положила их в кармашек не то сумки, не то чемодана, а куда - не могу найти. И это все так сумбурно, быстро - я целуюобнимаю Олега, уже все вещи запиханы в этот одиннадцатый вагон, проводница кричит, носильщик просит деньги, радио чтото говорит, и тут у нас последний поцелуй - такой теплый, классный, обжигающий губы. А по радио объявляют:
- Поезд отправляется, провожающих просят отойти от вагонов! И поезд трогается. А я не хочу! Не хочу! Представляете, я стою на этом перроне, а мне в ноги как свинец налили. Стою и сказать ничего не могу. Ни заплакать не могу, ни пошевелиться - ну ничего. А поезд начинает медленно двигаться. И тут я плюю на все! Представляете, я была в таком прозрачном беленьком сарафанчике. Вся такая Дюймовочка в босоножках, где шпилька - двенадцать сантиметров. И вот я плюю на эти босоножки, разуваюсь и бегу за поездом. А в руке у меня три розы. Три розы, которые мне подарил Олег. Я бегу, мне уже всё равно на всё! Олег это видит и кричит:
- Настенька! Настенька! Любимая! Знаете, это было такое чувство, как будто нас с ним разделяли насильно. Насильно судьба хотела нас разлучить. Мне было гак тяжело - вы не представляете! Но тут меня ктото хватает за руку. Это оказался друг Олега. Я даже не помню, как его звали. Он пытается меня остановить, удержать:
- Настя, да прекрати! Что ты делаешь? А мне все равно. Если бы не он, я бы, наверное, и под поезд там бросилась. Так я не хотела с Олегом расставаться. Но он уехал. Он уехал, а я осталась. Приехала домой вся разбитая, усталая и спала, наверное, несколько дней - столько тогда у меня сил на эмоции ушло…
Но время было - апрель, и подходила важная дата - ровно год, как мы с Петей вместе. Мы решили отметить это. Он снимает кафе. Мы приглашаем туда его и моих подруг, друзей. Вместе долго веселимся, все шутят, все смеются, говорят: когда же будет ваша помолвка? когда же вы поженитесь? Мне это, конечно, очень нравится, я радуюсь этому. К тому же я выгляжу просто потрясающе, и Петр мой, как всегда, тоже красивый. Ночью, после кафе, мы с Петей едем ко мне, поскольку это же суббота, а в субботу мои родители, как всегда, на даче. И вот мы едем ко мне домой - оба выпившие, что, разумеется, наводило меня на мысль: мол, сейчас мы приедем и займемся любовью, чтонибудь еще выпьем и уснем. Но вышло совсем не так. Мы приехали домой, сели с ним вдвоем, а время же - апрель, уже тепло, и у меня в комнате огромное окно и большие бархатные шторы. Обычно я эти шторы на ночь всегда закрываю, а тут они были открыты. Падает такой лунный свет. Мы с Петей сидим вдвоем, он на меня смотрит и говорит:
- Знаешь, Насть, я тебя очень люблю. У меня никого нет дороже тебя в этом мире. Эти слова тронули мою душу. Я поняла, что это у нас взаимно, что мы с ним просто нашли друг друга. Мы две половинки, которые должны быть вместе. Потом мы с ним долго сидели и обсуждали весь этот прожитый нами год. Говорили, что оба, когда повстречались, сразу же полюбили друг друга с первого взгляда. Он понял, что он в меня влюбился. И я, конечно же, это поняла. Но нельзя же было нам сразу накидываться друг на друга и говорить: ой, я тебя люблю!… Так мы просто сидели рядом в ту ночь и говорили: а если бы мы не встретились, как бы мы жили друг без друга? Мы себе просто не могли этого представить… Наутро я провожаю Петю на работу, а сама, как всегда, собираюсь в школу. Одевшись, накрасившись и вся в таком замечательном настроении - ведь весна, все здорово, все прекрасно, - я выхожу из подъезда, и тут передо мной открылась такая картина - я была просто в шоке! Представьте себе: перед моим подъездом стоит красивая белая машина. Я не знаю, была это какаято «вольво» или «линкольн», я в них не разбираюсь. Но рядом с этой роскошной машиной стоит Грэг. Да, именно он! Тот самый Грэг стоит около моего подъезда с большим букетом цветов. Я помню, что цветы были белые с сиреневым. И Грэг в белом костюме около белой машины с букетом цветов стоит и смотрит на меня. Я думаю: Боже, кому это он? Кого он тут встречает? То есть я даже не могла себе представить, что это он ждет меня.
А он подошел ко мне и говорит.
- Здравствуй… А мне сказать нечего, я не хочу с ним здороваться. Зачем? Зачем мне это нужно? Тут он протягивает мне цветы, но я отшвыриваю их, и они падают. Они падают на землю, а я улыбаюсь, наступаю на эти цветы и иду дальше. Я ухожу и слышу, как он говорит мне в спину. - Прости… Пожалуйста, прости меня, Настя… Но я уже не хотела слышать ни его слов, ни его извинений. Я пошла дальше, не оглянувшись. Я знала, что я красивая, я знала, что весна, что все здорово, и я иду в школу, иду учиться. Потом, в этот же вечер, мои подружки рассказали, что у этого Грэга какието проблемы с ментурой возникли, что на него какаято заява поступила и он соседских девчонок расспрашивал про меня. Они даже решили, что он ко мне неравнодушен. Но мне от этого было ни тепло ни холодно. У меня к нему никаких чувств не было. Ни ненависти, ни любви - ничего. К тому же ято понимаю, зачем он меня ждал и просил прощения - боялся, что если его будут судить за насилия, то и я могу в этот суд явиться и дать показания. Вот и вся цена его цветам и белой машине! Короче, я начинаю забывать про Олега, успокаиваюсь, и жизнь продолжается, все входит в свое русло, и я делаю себе такую установку, что с кем бы я ни встречалась, с кем бы я ни была, у меня теперь есть только один парень - Петр. Я его люблю и должна сделать так, чтобы Петя никогда не узнал о моих выходках и о том, что я ему изменяла. Да, на меня иногда находили какието порывы, но теперь с этим покончено, теперь все. В общем, совесть меня заедала какоето время - мол, он такой идеальный, я же ему не пара. Но через некоторое время это утихомирилось, и я разрешила себе иногда отдыхать от него. К тому же мой Петр в свои двадцать с чемто лет был хозяином туристического агентства, и я понимала, что он не может быть безгрешен, что, наверное, у него тоже есть какиенибудь романы на стороне. И вот иногда я приезжала к нему на работу. Знаете, я ходила по этому агентству, делала вид, что смотрю какието рекламные проспекты, а сама рассматривала его сотрудниц, сидевших за своими компьютерами. Ведь это же он набирал себе персонал, и я думаю: интересно, спал ли он с кемнибудь из них? Было чтонибудь между ними или нет? Да, эти вопросы меня очень сильно интересовали. Пока я не увидела однажды, как он обращается с ними. А он обращался к ним, знаете, так холодно, как к манекенам, как раньше белые люди к неграм обращались, и ничего больше. Хотя я видела, что между собой они, конечно же, заглядываются на своего шефа. Он им очень нравится. Еще бы! Он такой молодой, стильный, талантливый… Но после этих визитов я успокоилась. У нас с Петей наступило полное взаимопонимание. Я ему доверяла на все сто процентов, и он мне.
Тут я опять начинаю ездить в деревню. Хотя особого желания бывать там у меня уже нет, но там осталась моя старая компания, они меня ждут. И вот я приезжаю, опять прихожу на дискотеку. И чтобы ко мне лучше относились, чтобы, когда я шла, все говорили: «О, это наша Настя идет!» - я же всегда любила, когда меня боготворят, - я решаю устроить пьянку. Не какуюто там пирушку, а самую грандиозную пьянку в моей жизни. Я купила четырнадцать бутылок водки. Это семь литров. Не считая всякой закуски, пива и все такое. А у нас перед дискотекой, задолго до открытия, всегда собирается толпа. И вот я прихожу туда и останавливаюсь просто в шоке. Увидев меня, все, еще не видя того, что я накупила, завопили: