— Правильно, — одобрила Катя. — Кофе возбуждает. А вам лучше поесть и поспать. До Москвы еще шесть часов. — И повернулась к гэбэшникам: — А вы будете завтракать?
— Будем, — буркнули они.
— Ждите, — сказала она им совершенно другим, служебно-отсекающим тоном и ушла по проходу в глубину салона.
Рубинчик, невольно улыбнувшись, вновь отвернулся к иллюминатору. Все его страхи вдруг улетучились и разом забылись, как невралгический спазм. Конечно, это варварская, потная и немытая страна. Но тут его знают, читают и даже узнают в лицо! А в глухих и дальних углах этой страны (и даже здесь, в самолете!) еще можно найти тихие генетические отблески той былой русско-нордической красоты, которая открыла ему свою древнюю тайну только однажды, давным-давно, семнадцать лет назад, на ночном волжском берегу, но которая с тех пор так волнует его, что он каждый месяц срывается из Москвы, бросает жену и детей и мчится в Сибирь, на Урал, на Алтай. Так не за этим ли приходили сюда, сами того не зная, и немцы, и французы, и поляки, и шведы, а задолго до них, еще в шестом веке, — евреи?
«И бежали из Персии наши предки… И приняли их к себе люди казарские, потому что люди казарские, жившие на Итиле по соседству с аланами, гузами, булгарами и русами, жили в те дни без закона. И породнились наши предки с жителями этой страны и научились делам их. И они всегда выходили с ними на войну и стали одним с ними народом. И не было царя в стране казар, а того, кто одерживал победу на войне, они ставили над собою военачальником. И продолжалось это до того дня, когда евреи вышли с ними по обыкновению на войну и один еврей выказал в тот день необычайную силу мечом и обратил в бегство врагов, напавших на казар. И поставили его люди казарские надсобою военачальником. А главного князя казарского они переименовали в Сабриила и воцарили царем над собой. И заключил царь союз с нашим соседом, царем алан, и был ужас Божий на народах, которые кругом нас, так что они не приходили войной на казарское царство…
Но во дни злодея Романа, царя македонского, было гонение на иудеев в Константинополе. И когда стало известно это царю казарскому, то ниспроверг он в царстве своем множество необрезанных. А Роман-злодей послал большие дары Игорю Старому, царю Руски, и подстрекнул его воевать с царем Казарским. И пошел Игорь ночью к казарскому городу Самкерцу и взял его воровским способом, потому что не было там начальника, раб-Хашмоная. И стало это известно досточтимому Песаху, хакан-беку и главному полководцу царя хазарского, и пошел он в гневе на Романа, и взял Самкерц и еще три города, не считая большого множества пригородов. И оттуда он пошел на город Херсонес и воевал против него, и спас от руки русов, и поразил всех оставшихся из них там, и умертвил их мечом. И оттуда он пошел войной на столицу Игоря…»
«Вот! — вдруг подумал Рубинчик под рев двигателей «ТУ-134» — Вот где случился главный трагический поворот русско-еврейской истории! На кой черт пошел Песах войной на Киев? Ну, отбил Самкерц и Херсонес и еще три города, не считая большого множества пригородов. Ну, взял с Игоря дань и умертвил мечом всех его воинов. Так зачем было идти войной на русскую столицу?»
— Что же вы не кушаете? — прозвучал над ним обиженный голос стюардессы Кати. — А я вам чай принесла!
Он посмотрел ей в глаза. И вновь — как совсем недавно на зимнике — просторная, доверчивая глубина васильковых половецких глаз открылась перед ним. Казалось, сделай он только жест или крохотный знак, и эта Катя тоже шагнет к нему и прямо на глазах этих вновь вызрившихся гэбэшников ткнется щекой в его плечо и станет его новой покорной рабыней и любовницей. Прямо тут, в самолете.
— Спасибо, Катя, — сказал он и взял с ее подноса стакан горячего чая в алюминиевом подстаканнике.
С масляной краски кровь смывается легче всего. Поэтому полы и нижняя часть стен в кабинетах тюремного начальства всегда выкрашены густой, под цвет крови, охровой краской. А выше — уже по вкусу хозяев. У одних это безликая серая побелка, у других — веселая голубая известка, а у третьих — желтая тоскливая масляная краска. Но у всех под потолком лампочки без абажуров и засижены мухами, на стенах портреты Брежнева в голубом маршальском мундире, а на окнах чугунные решетки. За решетками — тюремный двор с плацем для утренних и вечерних построений зэков и стендами-лозунгами: «На свободу — с чистой совестью!».
— Гражданин начальник, да вы чо?! Какой я яврей? Я русский! — Очередной зэк, вызванный в кабинет начальника Бутырской тюрьмы, вертел в руках свой новенький паспорт.
— Четыре судимости, все — за ограбление. От работы отлыничаешь, филонишь. Какой же ты русский? — веселился начальник. — Короче, так: вот у меня постановление о продлении твоего срока на шесть лет за участие в групповом изнасиловании заключенного…
— Да не насиловал я его, начальник! Меня и в камере не было!
— Не перебивай, насиловал! Выбор твой: или по этому постановлению уходишь в Сибирь на шесть лет гнуса кормить, или берешь паспорт, визу в Израиль и билет до Вены. И чтобы завтра твоего духу не было в нашей стране. Все понял?
— Да какой Израиль?! Начальник! Кто меня туда пустит? У меня даже член не обрезан!
— Там обрежут! А в Америку, я слыхал, и с необрезанным пускают. Главное, запомни: если ты там хоть раз вякнешь, что срок тянул, все — ни в Америку, ни в Израиль, никуда не пустят, это факт. А будешь молчать — весь мир твой, хоть в Австралию езжай форточки ломать! Ну, а если хочешь обрезание, можем сделать — я прикажу фельдшеру…
— Нет! Нет, начальник! Спасибо, я так…
Но Барского отнюдь не забавляла эта работа. Он чувствовал даже некую ущемленность от того, как быстро эти люди соглашались покинуть Россию. Конечно, это рецидивисты, алкаши, наркоманы и вообще отбросы общества. И все же — разве они не русские?
Несмотря на свою любовь щегольнуть еврейским словцом, Барский был чистокровным русским и, больше того, — дворянином. Его мать, певица, исполнительница русских народных песен, умершая всего два года назад, была из вятских крестьянок, а родословная его покойного отца прослеживалась аж до новгородских купцов, разбогатевших при Петре Великом. Правда, в тридцатые годы, когда отец был удостоен Сталинской премии, это дворянство приходилось скрывать. Но затем страна начала возрождать российские державные традиции, и быть дворянином по происхождению стало в номенклатурных кругах признаком особой благонадежности, исторической верности России. А Барские всегда служили России, это было их родовым знаком, девизом, клятвой. При этом Барский, конечно, не был идеалистом, к семидесятым годам их уже не осталось в СССР, и он хорошо видел, насколько коррумпирован и бездарен брежневский режим. Но ведь это поправимо, нужно только сменить брежневскую клику! Как только Андропов придет в Кремль, они выдернут Россию из кризиса. Потому что главное уже ecть! Пусть Ленин болел сифилисом мозга, пусть Сталин был маньяк, а Хрущев пьяница, они, как ни крути, собрали империю, о которой русские мечтали веками. Россия стала сверхдержавой, и если ради ее стабильности нужно посадить пару тысяч еврейских смутьянов и выбросить из страны тысяч сто алкашей и преступников — что ж, он, Барский, выполнит эту миссию.