— А я думаю, это очень существенно, — сказала Анна. На ней было темное вечернее платье с открытыми плечами, которые сводили Барского с ума, и только усилием воли он удерживал себя от того, чтобы не трогать их, не начать гладить уже сейчас…
— Все-таки у меня и первый, и второй муж — евреи, — продолжала Анна. — Меня легко обвинить в предвзятости, если я буду обвинителем.
— Наоборот, Аня! На-обо-рот! — тут же откликнулся он с убежденностью, подогретой ее близостью и шампанским. — Это как раз одна из главных причин, почему именно вы должны быть общественным обвинителем. Помимо вашего таланта, конечно! Никто не сможет заподозрить вас в антисемитизме. Я думаю, это прекрасное начало для вашей обвинительной речи — вы сразу обезоружите всех, если скажете: «Меня трудно заподозрить в антисемитизме хотя бы потому, что оба моих мужа — евреи!» Это убойное начало!
— Значит, он таки еврей?
— Ну, еврей, конечно! Кто же еще! Совратить сотню девиц! И только русских! И это лишь то, что мы знаем, исходя из географии его командировок. А сколько нам неизвестно? Это половой русофоб! Что будем пить? Шампанское или коньяк?
— Еще «Абрау-Дюрсо». Если ваша фирма потянет такие расходы.
Барский усмехнулся, но ему нравилась ее дерзость.
— Вы опасная женщина!
— Да, — согласилась она. — Но вы еще можете сбежать.
Если бы он мог от нее сбежать!
— Нет, — сказал он, чувствуя себя как в детстве, когда, будучи мальчишкой, он не мог отойти от уличной продавщицы эскимо. — Я, пожалуй, останусь. Официант! Нам еще «Абрау-Дюрсо». Кстати, Аня, вы знаете, что виноградники Абрау-Дюрсо когда-то принадлежали императорской семье и их шампанское по вкусу превосходило французское?
— Правда? Значит, мы пьем царское вино?
— С царственной женщиной пьют только царские вина! Ваше здоровье!
— Спасибо. Это вас в Высшей школе КГБ учат таким комплиментам?
Барский насторожился. Откуда она знает про Высшую школу, ведь он сказал ей, что кончил МГУ?
Но сначала он пригласил ее танцевать. И только во время танго, крепко держа ее в руках, как ребенок, схвативший наконец любимую конфету, спросил:
— Аня, кто вам сказал, что я учился в Высшей школе КГБ?
— О, это нетрудно вычислить, — усмехнулась она. — Вы стесняетесь носить очки и при этом у вас фигура, выправка и походка морского офицера. Следовательно, вы, как минимум, учились в мореходном училище и мечтали стать капитаном дальнего плавания. Так? Вы амбициозны и, следовательно, были круглым отличником. Но где-то на третьем-четвертом курсе испортилось зрение и из мореходки пришлось уйти. А юрфака МГУ вы не кончали, это вы мне наврали, я проверила. Так куда же мог пойти амбициозный молодой человек с незаконченным офицерским образованием, если сегодня он полковник КГБ?
— Н-да! — Барский был потрясен этим диагнозом не меньше, чем близостью ее тела, груди, ног. — Вы мною, я вижу, всерьез занимались.
— Конечно, — подтвердила она. — Вы — мной, а я вами. Я серьезный адвокат, Олег. Если я за что-то берусь, то не для того, чтобы проиграть. Запомните это. Потому прежде чем взяться за ваше дело, я должна увидеть показания потерпевших. Кстати, обвиняемый уже арестован или на свободе?
— Пока на свободе. Но его арест — дело двух недель, не больше.
— А эти девушки — они добровольно приходили к нему или по принуждению? Им было к этому времени восемнадцать лет или нет? Это очень существенно, а у меня нет их показаний, вы мне дали только первый том: доносы и рапорты.
— Я знаю, Аня. Просто эти дни я занят Арафатом. Но их показания будут. И не беспокойтесь — они приходили к нему по принуждению. Он их гипнотизировал.
— И только? Это делает каждый мужчина. Со мной вы занимаетесь этим с мая.
— Вот именно. Но я безуспешно, потому что я дилетант. А он…
Танец кончился, они вернулись за столик, Барский продолжил:
— Поверьте, Аня, когда я привезу этих девиц в Москву, вы сами поймете, что Дон Жуан и Казанова ему в подметки не годятся. Это просто принцессы! Лучшие женщины России! Вообще, я не антисемит — нет, правда! И я знаю ваше отношение к евреям. Но вы русская и — между нами, Аня, — давайте посмотрим правде в глаза: евреи нас пользуют. Всегда и везде, у всех народов они забирают все лучшее: женщин, должности, квартиры, ценности. Посмотрите вокруг: вы знаете хоть одного еврея колхозника? Тракториста? Нет, конечно. Зато все врачи — кто? А ученые? А музыканты? А режиссеры? Кто-то замечательно сказал: евреи присасываются к самому живому, самому сочному корню того народа, с которым они живут, и срастаются с ним, и питаются его соками до тех пор, пока иссушат его вконец. А потом перебираются на другой народ — из Испании в Германию, из Германии в Польшу, в Россию.
— Это, наверно, Гитлер сказал.
— Нет, не обязательно. Это сказал не то русский философ Булгаков, не то Розанов, который, кстати, восхищался еврейской сексуальностью и считал, что у евреев она освящена религией. Что возвращает нас к нашему делу. Давайте выпьем. Я не думал, что у нас будет такая серьезная дискуссия.
— Ну, это только цветочки, Олег! Если вы хотите привлечь меня к этому делу, нам придется часами обсуждать эту проблему. Чтобы я могла парировать любые аргументы защиты.
— С удовольствием. Я вас вооружу такой литературой, что вы…
— О, только не это! — брезгливо перебила Анна. — То, что печатается в «Правде» или «Огоньке»…
— Аня, за кого вы меня принимаете? То, что печатается в «Правде», пишут профаны. Но мы их скоро отстраним от этой работы. Нет, я дам вам другую литературу. Серьезную. Например, то, что сейчас издают в Японии. «Как евреи добиваются господства над миром», «Евреи и капитал», «Секрет еврейской мощи». И так далее. Надеюсь, японцев вы не заподозрите в антисемитизме — в Японии нет ни одного еврея. Они просто изучают евреев и примеряют их методы на себя.
— Вы читаете по-японски?
— Я — нет. Но у нас есть отдел, который переводит нам самую ценную литературу. Для внутреннего пользования. Как только вы подпишете соглашение о сотрудничестве, вы получите все!
— Даже Солженицына?
— Все! — сказал он убежденно. — Итак? Когда мы начнем?
— Знаете, Олег, я из тех женщин, которые не любят давления. Дайте мне еще несколько дней изучить это дело…
Когда они вышли из ресторана, возник щекотливый момент, поскольку Анна была с машиной, а Барский — без.
— Может, поедем куда-нибудь еще? — спросил он.
Она усмехнулась:
— Товарищ полковник, это Москва, и уже двенадцать ночи. Ближайший открытый бар — в Хельсинки. Садитесь, я подброшу вас до метро. Где вы живете?
Он понял, что если она и будет его, то не сегодня. Но его это не огорчило, у него и так душа пела от ее близости. А ведь это только начало! Нет, не надо спешить, приказал он себе.