Русские, сохранившие в своих генах память о татарском нашествии, всегда пасовали перед этой мистической силой ее взгляда.
И Стерва дрогнула тоже.
— А почему у нас в лагере политические? — с наигранным недовольством спросила она у торчавшего в двери охранника и тут же повернулась к Заре: — Проходите!
С тех пор Зару не обыскивали никогда, а чтобы не выказывать это открыто перед другими зечками, Стерва и все остальные надзирательницы не обыскивали и двух-трех женщин, которые шли впереди и позади Зары.
Но зато Стерва постоянно искала возможность ущемить ее в чем-то ином, застать на нарушении лагерных правил или уличить в невыполнении рабочей нормы. Эти мелкие придирки и требования, чтобы Зара, как и все зечки, вставала при приближении любой надзирательницы и оставалась на сверхурочную работу для перевыполнения социалистических лагерных обязательств, Зара встречала спокойно и с холодным презрением.
— Это уголовницы должны отрабатывать то, что они украли на воле, — сказала Зара Стерве. — А я вам не уголовница, я никому ничего не должна! Скорей наоборот, вы должны мне целый полуостров — Крым, который вы у меня отняли!
— Вы сотрудничали с немцами во время оккупации, вот вас и выгнали из Крыма! — торжествующе ответила ей Стерва, вышагивая вдоль конвейера — длинного стола, за которым женщины строчили на ручных и ножных швейных машинах.
— Я сотрудничала? — Зара перестала крутить ручку своей машинки и подняла голову. Теперь их диспут стал слышен всем. — Мне было шесть лет во время войны! А мой отец погиб на фронте, защищая от немцев вас и вашу Москву!
— Ну может быть, не вы лично сотрудничали. Но другие татары…
— А другие русские сдавались немцам в плен целыми дивизиями! Почему же у русских не отнять за это Россию?
Конвейер зечек прыснул от смеха, даже мужеподобные лесбиянки Настя Косая и Катька Вторая не удержались от улыбки. А старушка католичка Ангелина, сидевшая рядом с Зарой, тихо хихикнула, прикрыв рот маленькой ладошкой. Стерва злобно глянула на женщин:
— Прекратить шум! Работать!
Зная ее крутой характер, зечки тут же замолкли и еще сильнее закрутили ручки своих швейных машинок. Шестидесятилетняя Ангелина тоже испуганно пригнулась к своей машинке, но смех еще выходил из нее мелкими, как икота, приступами.
Стуча коваными сапогами, Стерва медленно пошла вдоль конвейера, за женскими спинами, согнутыми к швейным машинкам. В цехе было холодно, плюс семь по Цельсию, и при дыхании у каждой зечки шел изо рта пар. Многие работали, будучи простуженными, с насморком и кашлем, но даже им не разрешалось работать в телогрейках. Сидя на табуретках в своих тонких хлопчатобумажных робах, женщины мерзли от леденящего бетонного пола, и Ангелина еще утром украдкой подложила под себя пустой дерюжный мешок от мусора.
Теперь, шагая вдоль длинного ряда работающих женщин, Стерва издали увидела угол этого мешка, свисающий с табуретки под Ангелиной. С торжествующей улыбкой она уже кошачьим шагом — но так, чтобы все остальные зечки видели это, — приблизилась к еще больше согнувшейся в работе Ангелине и вдруг сильным ударом кулака сбросила старуху на пол и подняла в воздух мешок.
— Ага! Попалась! А говорят, католички не воруют! Вставай, воровка!
Ангелина, ударившись затылком о цементный пол, недвижимо лежала у своей швейной машинки, из ее носа шла тонкая струйка крови.
— Ну, попалась! Попалась! Вставай, курва старая! — И Стерва пнула Ангелину сапогом.
И в этот момент какая-то дикая, властная сила вдруг сорвала Зару с ее табуретки, она рысьим броском метнулась Стерве на спину, опрокинула ее и вцепилась ей в волосы.
Цех замер от ужаса: нападение на начальницу по режиму!
Две женщины катались по полу, Стерва пыталась сбросить с себя Зару, но Зара хищно, как рысь, сидела у нее на спине, мертвой хваткой держала ее за волосы, била головой о пол и шипела:
— Ты не будешь трогать старух! Ты не будешь трогать нас, сволочь!
Первыми опомнились лесбиянка Екатерина Вторая и азербайджанка Наргиз. Они бросились к Заре, чтобы оторвать ее от Стервы, но Зара вдруг оскалилась и на них:
— Не подходите! Она сейчас будет у Ангелины прощения просить!
— Зара! Мянулюм — отпусти ее! Она убьет тебя! — сказала ей по-азербайджански Наргиз.
— Не убьет, — усмехнулась Зара. Она уже чувствовала, как ослабло, словно оцепенело, под ней тело этой Стервы и как сдались ее, Зариной, воле мозг и сила этой женщины. Медленно разжав руки и встав на ноги над лежащей ничком Стервой, Зара сказала старухе католичке:
— Ангелина, вставай! Сейчас эта стерва будет у тебя прощения просить. Вставай, вставай, милая!
И непонятная сила, которая наполняла сейчас Зару, вдруг передалась старухе католичке, остановила ее кровь и привела в сознание. Ангелина села на полу, удивленно утерла кровь с подбородка.
— Вот так, хорошо, — сказала ей Зара и повернулась к Стерве: — А теперь ты! Садись!
Стерва послушно, но какими-то замороженными движениями, повернулась на спину и тоже села.
— Повторяй за мной! — внятно, как при гипнозе, приказала ей Зара. — Говори: я прошу прощения!
— Я… прошу… прощения… — заторможенно повторила Стерва.
— Громче!
— Я прошу прощения!
— Я — не буду — трогать — старух!
— Я не буду трогать старух… — повторяла Стерва.
— Я — не буду — бить — заключенных!
— Я не буду бить заключенных…
— Я — не буду — обыскивать — католичек…
Зечки — все двести двадцать женщин, работавших в этой смене, — в полной тишине смотрели на них и не верили своим глазам.
— Я не буду обыскивать католичек, — вторила Заре Стерва.
— Ангелина, ты прощаешь ее? — спросила Зара у старухи.
— Бог ее простит, я буду за нее молиться, — сказала Ангелина. — Можно я встану, Зара?
— Вставай. И ты вставай, Стерва, тебя простили. Скажи «спасибо».
— Спасибо. — Стерва неуклюже встала на своих коротких ногах, по ее глазам было видно, что она еще ничего не соображает.
— Все! Можешь идти отсюда! — освободила ее Зара от своей власти.
Стерва шатнулась, словно очнувшись от наваждения, и потерла лоб.
— Что здесь произошло? — с подозрением спросила она, переводя взгляд с Зары на Ангелину и еще дальше, на других зечек.
— Ничего, — поспешно сказала ей Катька Вторая. — Вы просто упали, вам стало плохо. Мы помогли вам встать. Пойдите отдохните…
Стерва, потирая рукой виски, медленно пошла из цеха.
Весь цех следил за ней оцепенело, как в шоке. Майор Оксана Ткач, гроза лагеря, вдруг сразу перестала походить сама на себя, а оглядывалась на Зару, как трусливая собака, поджавшая хвост.