Вот мы и объяснились – прямо при муже. Я знал, что она должна была зайти. Еще неделю назад, днем, я шел по улице со своим «сыном полка» Мишей Нихельспуном и увидел ее возле обувного магазина «Leone Calzatura». Она стояла спиной ко мне, в джинсах и легкой кофточке, светлые волосы распущены по плечам – на вид двадцать лет, ну, двадцать три. И Миша – мой завистливый 28-летний кобелек, – издали увидев ее стройненькую фигуру, тут же пустил слюну.
– Это кадр! Неужели наша?..
И опять, как в Вене, я не стал ее окликать, я подошел со спины и стал смотреть ей в затылок, ожидая, когда она повернется. А она на ломаном итальянском общалась с хозяином магазина, и тот старательно игнорировал мое присутствие, как бы защищая свои эксклюзивные права на эту роскошную женщину.
Но я и не посягал, я только стоял и ждал, растягивая неловкость этой ситуации и получая удовольствие от этого натяжения.
Наконец, почувствовав нервозность своего собеседника, Инна удивленно повернулась:
– О, Вад! Ты здесь? Здравствуй! А мы приехали сюда из Рима искать квартиру. В Риме все ужасно дорого! Ты не знаешь тут никакой квартиры в аренду?
– Не знаю, но могу узнать. Миша, мы можем узнать?
– Еще бы! – сказал Миша. – Запросто! У меня такие контакты!..
Никаких контактов у него, конечно, не было, этот бородатенький козлик прилип ко мне еще в венском ХИАСе, рассказывая о своем детдомовском детстве и о том, как учитель физкультуры оставлял его после урока в спортзале, запирал дверь, приказывал ложиться на маты и с упоением бил ремнем по голой заднице, приговаривая: «Вот тебе, жиденок! Еще тебе, жиденок!» А позже выяснилось, что этот учитель был при немцах полицаем…
Ну как было после этого не «усыновить» еврейского сиротку?
Хотя когда мы с ним в складчину стали снимать эту квартирку у моря, оказалось, что сиротка – чудовищный лентяй, неряха, ни разу не подмел полы даже в своей комнате и не умеет не только готовить, но даже яичницу пожарить, даже овсяную кашу сварить! А единственный раз, когда он влез под душ, он затопил водой всю квартиру; честное слово, у меня уже руки чесались последовать примеру того полицая…
Зато гонору у мсье Нихельспуна – как у шпица, который, выбежав из дома, должен немедленно окропить своей желтой струйкой все столбы и деревья вокруг.
Вот и теперь он тут же распустил хвост:
– У меня такие контакты!..
– Ладно, не трепись! – перебил я и повернулся к Инне: – Мы живем тут рядом, виа Санта-Елена, 28, квартира 2. Если ты придешь через час, мы что-то узнаем у нашего хозяина. Хорошо? – Я смотрел ей в глаза, да практически мы с ней все это время смотрели друг другу в глаза не отрываясь, а эти двое – хозяин обувного магазина и мой козлик – были только на окраинах нашего зрения.
– Нет, вряд ли я смогу через час, – сказала она и позвала через витрину соседнего магазина: – Илья! Юлька! – И повернулась ко мне: – Мы сейчас едем с этим итальянцем смотреть его квартиры, за час мы не успеем.
– Хорошо, – согласился я. – Приходите через два часа.
– Давай через три, – сказала она.
– Вы запишите наш адрес. У вас есть чем записать? – вставил мой козлик и полез в карман пиджака за своей гордостью – новенькой авторучкой с плавающей русалкой в корпусе.
Инна улыбнулась куда-то в себя и остановила его:
– Виа Санта-Елена, 28, квартира 2. Я запомнила. – Она чуть вскинула головой, и волосы улетели с ее плеча за спину, и этим жестом она словно сбросила в память мой адрес, и я уже знал, что она придет.
А итальянец – молодой и суетливый, но с правильным мужским взглядом, которым он все ширял по ее стройной фигуре, – опустил тем временем железные жалюзи своего обувного магазинчика, сел в свой «фиатик» и изнутри открыл правую дверцу:
– Prego, segnora!
Ему так не терпелось увезти эту синьору!
– Моменто! – сказала Инна и снова позвала: – Илья! Юлька! Поехали!
Громадный Илья, увенчанный сидевшей у него на плечах Юлькой с новой куклой в руках, вышел из магазина, помахал мне рукой, и они сели в машину обувщика, почему-то разом потемневшего лицом. Однако бизнес есть бизнес, и, вздохнув, он увез их в свои «casa» и «апартаменто», которых тут у каждого итальянца по десятку для сдачи во время летнего сезона. А мой козлик Миша, глядя им вслед, сказал:
– Красивая женщина! Интересно, у нее под джинсами такие же красивые ноги?
– Да, Миша, такие.
– Откуда вы знаете?
– Знаю. Пошли к Лоренцо. Нужно найти ей квартиру.
– Рядом с нами. Представляю, что это будет! Такие ноги!
– Сейчас ты получишь по шее!
Мы нашли им квартиру, и я прождал ее три или четыре часа, но она не пришла – «Leone Calzatura» сдал им, конечно, одну из своих лучших квартир. К вящему и злорадному удовольствию моего придворного козлика.
Однако я не переживал, я давно понял, что жизнь и судьба рано или поздно любой роман приведут к развязке. К тому же поспешное развитие событий свело бы эту историю к проходному дорожному адюльтеру, а куда нам теперь спешить, ведь у нас впереди вся эмиграция…
«А я к тебе заходила несколько раз, но тебя все нет и нет. Разве твой сосед тебе не сказал?»
Значит, она пришла сразу, как только они переехали из Рима в Ладисполи (или они переехали из Рима в Ладисполи сразу, как только она встретила тут меня?), но меня не было дома, а этот козел Нихельспун ничего мне не сказал и, наверное, еще пытался кадрить ее, сопляк!..
И вот я сижу у нее в гостях, пью чай с ее мужем, играю с ее дочкой и поглядываю на нее – как она нервничает, как двигается.
Это мог быть мой ребенок, и ей было бы сейчас шесть лет.
Это могла быть моя жена, и я должен тебе сказать, мудила, у тебя была бы совсем неплохая жена!
Я смотрю на ее мужа – это тоже мог быть я, между прочим.
А потом они втроем провожают меня до калитки их красивого, в узорчатой ограде дома, и Юлька настойчиво твердит: «А когда ты придешь? А ты придешь завтра?», и Инна удивляется:
– Надо же, ты и ее закадрил! У нас с ней проблемы ужасные, она каждый день плачет: «Папочка, мамочка, увезите меня домой, меня тут солнышко не греет, мне тут цветочки не пахнут!» Представляешь?!
Я вру Юльке, что обязательно приду, и ухожу от них по тихой, с лимонными деревьями улице фашистского района, зная, что не должен больше переступать их порог. Во всяком случае, завтра не должен, потому что завтра Илья едет в Рим на рынок, а я уже давно собирался в Ватикан посмотреть папскую службу.
Да, я знал, что завтра – то бишь уже сегодня, когда я это пишу, – я не должен идти к ней, но я знал, что пойду.
И дождь помог мне остаться в Ладисполи. Всю ночь над морем полыхала гроза, ливень бил за окном по мостовой, по пляжу и перевернутым лодкам, то и дело хряпал гром и трещали молнии, вода рокотала в дождевых желобах, и я не спал, конечно, а вставал, то открывая окно, то закрывая его, и убеждал себя не быть мерзавцем и не ходить к ней – ведь говорил же мне мой первый мосфильмовский ментор: «Вадим, никогда не возвращайтесь к брошенным любовницам!»