Бянко зло отстукал на клавиатуре: «враг гомосексуалистов». Получилось: «Отец Боун – враг гомосексуалистов». Хмыкнув, Сергей захлопнул ноутбук. Конечно, это – шутка, и он эту фразу потом сотрет. С такими «отцами» и всякими «меньшинствами» требовалось вести себя тактично, иначе останешься кругом виноватым, с костями схрумкают.
Фруев подвел к Бянко застенчивого стажера. Да, только с сыном Африки ему и не хватало для полного счастья по городу ходить. Сергей без энтузиазма протянул стажеру руку для пожатия.
– Сергей Бянко. Серафим.
– Анисим, – белозубо отозвался стажер, расплываясь в подкупающей улыбке.
– Фруев сказал, тебя зовут Анус.
– Можно Анус.
– Добрый ты. Знаешь, что главный велел? Нам с тобой ехать к поэту Контенко. Возьмем у него интервью. Ты на машине?
– Нет. У меня нет машина.
Сергей выгрузил из своей сумки блокноты с заготовками интервью и статьи об отце Боуне, с подозрением посмотрел на Фруева – у того была дурная привычка рыться в чужих бумагах, – но прятать материалы в стол не стал: хочет, пусть читает эту лабуду. Обняв стажера за плечо, Бянко увлек его к выходу.
– Я в фильмах всегда видел: приходит стажер – и уже на личной машине, круто упакованный, с ай-подом. Есть ай-под?
– Нет.
– Мобильник-то у тебя есть?
– Нет.
– И у меня нет. Нищие какие-то мы с тобой. А почему у тебя нет ни машины, ни мобильника?
Стажер, виновато улыбаясь, пожал плечами. Сергей нахмурился.
– Ты что, не торгуешь наркотиками?
– Нет.
– Твои земляки все торгуют.
– Я не торгуют.
– Ха-ха-ха. Я шучу. Юмор это. Пойдем. Что надулся? Не понял юмора?
Когда Сергей покинул редакционный зал, из-за лакированной двери кабинета выглянул взъерошенный Калашников.
– Бянко ушел?
– Ушел.
– Что же делать? Совсем не подумал. Мне в вечерний блок край надо вогнать его статью об отце Боуне.
– Он материалы про Боуна на столе оставил, – отозвался Фруев.
– Фруев, друг, обработай их.
– Серега не обидится?
– За это не волнуйся.
Через полчаса Фруев принес Калашникову на подпись готовую статью. Редактор подписал ее не глядя.
Когда статья попала на стол зама Воскуткова, тот обалдел:
– Фруев, ты с ума сошел?
– А что?
– Заголовок: «Отец Боун – враг гомосексуалистов».
– Бянко сам этот заголовок придумал, я только обработал материал.
– Так это Бянко… Тогда другое дело. Фруев, надо твою подпись убрать.
– Пятьдесят процентов статьи – моя работа.
– Я тебе дам пятьдесят рублей за твои пятьдесят процентов. Вот, возьми, а всю славу оставим Серафиму.
Оставшись один в кабинете, Воскутков самодовольно потер руки – суперскандальное название статьи принесет врагу Серафиму порядочные неприятности…
* * *
В дачный поселок, где был коттедж Контенко, добирались на автобусе. Стажер, озябнув, жался к холодному запотевшему окну, постоянно поддергивал поднятый воротник кожаной куртки, дул пухлые губы. Сергею было не холодно. Он задирал стажера двусмысленными шутками и вопросами, от которых Анисим терялся.
– Ты заставляешь меня краснеть.
– Ты можешь краснеть?
Анисим шутке Сергея не засмеялся. Пришлось пояснить.
– В анекдоте так говорили крокодилу: «Как ты можешь краснеть, если ты зеленый?»
– Он быль зеленый или черный?
– Он был зеленый. По жизни. В «Гринписе» состоял.
– А-а.
– Что, а? Ты же ни черта не понял из моих слов, – Сергей стал заводиться от невосприимчивости стажера к игре слов в русской речи. – Ты почему на журналиста в России учился?
– Русский литература очень классный.
– Английский литература тоже классный.
– Я не знаю английский язык.
– О-о, впервые вижу африканца, который не знает английского, но знает русский. На родине ты как изъяснялся? У вас там официальный язык – английский.
– Официальный, да, но не все знать официальный язык, все говориль на родной речь.
– Откуда ты знаешь русский язык?
– Папа учился здесь, в Петербурге. Тогда город назывался Ленинград. Знаешь это?
– Ха-ха-ха. Я это знаю – сто процентов. Я это помню. Я восемьдесят процентов своей жизни прожил в Ленинграде.
– Ага.
– Анисим, ну какой ты Анисим? Ты – Аннус. Это твое реальное имя – по жизни.
– Зови меня Ан. Меня все звали Ан.
– Почему?
– Аннус – слишком длинно.
– Слушай, Ан, у тебя мама – русская?
– Зачем русская? Такая же, как папа, – негр.
– Ты мне нравишься, Ан. Давай обсудим ход предстоящего интервью. Я буду спрашивать поэта, ты – следить, чтобы диктофон работал.
– Можно, я задам некоторый вопрос ему?
– Ты знаешь, кто такой Контенко?
– Нет.
– Что же ты спросишь?
– Спросить я знаю, я журналист.
– Не спрашивай только: голубой ли он?
– Он голубой?
Сергей радостно заржал – Анисим был, как неразумный ребенок.
– Он убьет тебя. У него сын – голубой.
– Гей?
– Ну, это ваши зарубежные штучки – гей. По-русски их зовут – гомосеками. Ну, а когда мужики выпьют или злятся – пидорами, а когда в тюрьме сидят – петухами.
– Петух – это куриный самец?
– Аннус, не пиши статьи на русском языке!
Коттедж в глубине огороженного забором леса не произвел на Сергея впечатления – жилье середнячка. Старик Контенко уже был в доме и не выказывал беспокойства, из чего следовало, что он еще не знал о несчастье с сыном.
– Здравствуйте, Иван Анатольевич.
– Проходите, молодые люди. Ага! Агентство Молодая Африка.
– Нет. Мы работаем в одной газета, – заявил Аннус.
– Вопросов нет, но прошу показать ваши удостоверения. Для порядка.
Сергей протянул Контенко удостоверение сотрудника редакции.
– Мой удостоверения нет. Забыл, – нагло солгал Анисим – у него не могло быть никакого удостоверения.
– Хватит и одного. Да, все верно. Я говорил по телефону с вашим редактором насчет интервью. Проходите в гостиную. Что вас интересует? Думаю, моя скандальная поэма. Сейчас о ней много говорят. Ха-ха-ха. Поэма еще не закончена, а наделала много шума. Скандал, друзья мои, – сильнейшая реклама.