– Николай Павлович, а ты почему так пристально взялся за тайваньский цирк? ФСБ у нас в крае крепкая, их дело…
– Мне цирк не нужен. Просто имею информацию, что Дракон Любви работает на тайваньскую разведку. До этого он работал в Гонконге, но его там легко вычислили. Долгое время он отсиживался на Тайване; теперь, видимо, у него новое дело – против нас.
– Это не секретная информация?
– Нет, информация открытая. ФСБ специально рассекретила Лу Пычена, чтобы он, поняв, что проиграл с самого начала, не делая глупостей, убрался подобру-поздорову. Наше управление в этой связи вело за Пыченом дополнительное наблюдение. Так, на всякий случай.
– Когда ты нашел записку? – обернулся губернатор к Лакрионову.
– Сегодня утром. Приехал к шести утра домой, с совещания, а ее нет, и записка на столе лежит.
– Знаю я твои совещания… Сбежала с драконом… Надо ФСБ известить. Куда эти беглецы могли отправиться?
– Ясно куда – на север, – сказал начальник УВД края. – В Комсомольске-на-Амуре комплектуют подводную лодку нового класса.
– Насчет Комсомольска – информация закрытая, – буркнул начальник отделения МЧС.
«Главный мент» ухмыльнулся.
– Эту закрытую информацию знает каждый житель региона.
Губернатор внимательно посмотрел на Лакрионова, произнес ободряюще:
– Не расстраивайся ты, плюнь. Она ведь у тебя кореянка, вот родная кровь взыграла, на дракона ее потянуло.
Силовики скупо посмеялись шутке босса.
– Она вьетнамка, – пояснил Лакрионов. Своего друга сейчас он ненавидел.
Черная пуленепробиваемая «Ауди» с мигалкой на крыше неслась по улицам Москвы в сторону Кремля – через тридцать минут Президент страны начинал совещание Совета Безопасности. Глава Федеральной службы безопасности ехал в машине вместе с прилетевшим с Дальнего Востока начальником краевого управления и начальником центрального управления. Тревожную весть о «побеге» Дракона Любви сообщили в Москву еще вчера вечером – дальневосточники прибыли уже с утра. Принимать меры требовалось незамедлительно.
– Думаете, самым верным будет послать законспирированного суперагента? – спросил глава у начальников.
– Да, одного хватит. В сущности, у нас все под контролем… – начал дальневосточник.
– Кроме Дракона.
– Всех наших местных в лицо знают, поэтому просим человека из центрального управления.
– Кого пошлешь? – глава обратился к начальнику центрального управления.
– Сережу Ли.
– Китаец? – спросил начальник дальневосточного управления.
– Фамилия у него китайская. А он кореец, но русский…
Сергею было двадцать восемь, проживал он с матерью в однокомнатной квартире в Северном Бутово. Раньше они обитали в просторной комнате, в коммунальной квартире, в Китай-городе. Жили скромно – мать работала врачом-педиатром детской поликлиники, а Сергей учился. С наступлением новых времен гигантской московской стройки, всем обитателям престижной коммунальной квартиры было предложено переселиться в раздельное жилье новостроек. Обмен был «честным» – за свою комнату Зинаида Андреевна Крючевская (мать Сергея) получила однокомнатную квартиру и пятнадцать тысяч долларов доплаты. Сергей на эти деньги купил себе подержанную иномарку. Правда, впоследствии, уже работая в ФСБ, Ли из любопытства выяснил, что фирма, расселившая коммуналку, не доплатила каждому владельцу комнат с десяток тысяч долларов, но он был человек тактичный и мать расстраивать правдой не стал – все равно концов уже было не найти.
Он совсем не походил на мать. Она – маленькая, хрупкая, белокурая, с голубыми глазами и светлой кожей; он – типичный азиат: черная жесткая шевелюра, смуглая кожа, узкие глаза, скулы. Сергей был высокий, стройный атлет. Он знал, что его отец был кореец, хоть и с китайской фамилией – Анатолий Ли; видел его фотографию. И себя считал корейцем – носил фамилию отца, увлекался Востоком (Корея, Китай, Вьетнам), в совершенстве владел единоборствами, знал южную философию и хотел служить в разведке. Но восточные языки ему не дались. Ничего не вышло и из углубленного изучения английского. От карьеры разведчика пришлось отказаться – он стал обычным агентом Московского регионального управления ФСБ.
– Странно, мама, – как-то признался Ли за обедом. – Я кореец, а родной язык мне не дается.
Мать снисходительно погладила сына по голове.
– Сережа, ты русский. Ты думаешь по-русски, говоришь по-русски, душа у тебя русская. И кровь русская наполовину.
– Физиономия корейская.
– Может, вьетнамская? – мать хитро улыбнулась.
Эта фраза запала в голову. Что этим хотела сказать мать? Он знал, что давно, в конце прошлого века, она работала по контракту в Социалистическом Вьетнаме. Несмотря на продолжительный срок мирной жизни, после чудовищной войны с США жизнь во Вьетнаме никак не могла наладиться – там не хватало специалистов, царили разруха и голод. СССР бросил людские и материальные ресурсы для закрепления в Юго-Восточной Азии: во Вьетнам ехали строители, военные, учителя, врачи. Больница, в которой работала мать, обслуживала три сельских округа и располагалась в русском городке при военно-воздушной базе. Одним из пилотов-инструкторов был майор авиации Анатолий Ли. Мать рассказывала, что они с отцом долго скрывали друг от друга обоюдную симпатию; только когда контракт матери окончился, произошло объяснение. Они решили пожениться, но проводить на самолет свою невесту отец не смог, и они поженились через два месяца, в Москве. Отец по-прежнему служил во Вьетнаме, мать ждала ребенка – Сергея, но когда отец приехал в очередной отпуск к жене, все было кончено – они расстались. Мать вырастила сына одна. Лишь однажды, когда Сергею было десять лет, вдруг решила связать свою судьбу с врачом по фамилии Негратов. Всей картины Сергей не знал, но уже в загсе «молодые» рассорились. Негратов бежал, а мать, отказавшись от фамилии первого мужа, вернула себе девичью – Крючевская.
Работая в центральном управлении, Сергей частенько вылавливал для себя любопытную информацию. Странный развод матери с отцом-летчиком не давал ему покоя, а тут еще эта фраза про вьетнамца… Сергей порылся в архиве загса. Выходило странное – мать с отцом, по словам первой, поженились через два месяца после объяснения и, скорее всего, до бракосочетания, близки не были. Если взять дату рождения Сергея, срок беременности не укладывался в девять месяцев. Выживали ли семимесячные новорожденные в те далекие времена?
А еще в Сергее возбуждал любопытство затейливый фарфоровый сервиз на шестнадцать персон – вещь ужасно дорогая. Мать сказала – это подарок вьетнамских друзей. Все это было очень странно, но расспрашивать ее более подробно было неловко. По существу, какая Сергею разница? Те давние дела принадлежат только матери и отцу. Но Сергей подозревал – его рождение было окутано какой-то тайной.