За время всего действа сам Малышев не произнес ни единого слово. Рассеянно слушал, покусывая тонкие губы, и думал о чем-то своем.
После того как могила превратилась в аккуратный холмик, те, кто пришел на кладбище, начали подходить, выражать свои соболезнования. Максим подошел одним из последних.
– Мне очень жаль… – Он выглядел смущенным.
Малышев чуть придержал руку оперативника в своей руке:
– Я знаю – ты сделал все, что мог. И у тебя возникли проблемы, связанные с этим делом. Я могу тебе чем-то помочь?
– Не забивай себе голову, – отмахнулся Оболенский.
Пожав плечами, Малышев отпустил ладонь бывшего одноклассника. Максим, развернувшись, направился в сторону выхода с кладбища. Виктор несколько секунд смотрел ему вслед… А потом в его лице что-то неуловимо изменилось. Словно человек долгое время сомневался, не мог принять какое-то очень важное для него решение. И вдруг – принял.
Он оглянулся и жестом подозвал к себе директора департамента безопасности, который, разумеется, был здесь же.
– Андрей Михайлович, во-он того, с косицей, видишь?
– Одет во все черное? – уточнил Старостин, пристально глядя в спину Максима.
– Организуй мне с ним встречу.
– Когда?
– Да хотя бы сегодня вечером, – решил Малышев. – Зачем откладывать?
– Хорошо, Виктор Георгиевич, все будет сделано, – кивнул Старостин и отошел в сторонку, к своим людям.
– У меня для тебя две новости – плохая и хорошая, – искоса поглядывая на Оболенского, сказал Игорь Михайлов. – С какой начнем?
– Наверное, с плохой, – равнодушно пожал плечами Максим. – Хотя последовательность в данном случае не имеет особого значения.
– Тебе предлагают уволиться. – Михайлов, привлекая внимание собеседника к последующим словам, поднял вверх открытую ладонь. – Но! По собственному желанию. О дискредитации речи уже не идет.
– Это и есть вторая новость? – позволил себе легкую усмешку Оболенский.
– Нет. Вторая новость заключается в том, что твой приятель, с которым ты так невежливо и даже некрасиво поступил на месте происшествия, категорически отказывается от каких-то претензий к тебе.
– И чего же это он? – продолжал ухмыляться Максим. – Может, совесть заиграла?
– Ну, искать совесть у этой публики – зряшная трата времени, – отмахнулся Игорь. – Ты мне лучше скажи, что делать будешь?
– Видимо, увольняться…
Игорь встал с места, прошелся по кабинету. Потер ладонями лицо и повернулся к приятелю:
– Слушай, ну ты же толковый опер! Может, попробуем перевод? Куда-нибудь в райцентр, годика на два, на три. А там, глядишь, эта история забудется…
– Пусть все идет так, как идет, – отмахнулся Максим. – Если говорить откровенно, устал я…
– От чего это ты устал?
– Да от всего… От бестолковости системы – в первую очередь. Я ведь, по большому счету, никогда не стремился стать ментом. И даже полицейским. Солдат я…
– Ага, – скептически скривился Михайлов. – Солдат… Аника-воин. «Мне хочется кого-нибудь убить…»
– Нет. – Оболенский отвернулся. – Солдат – не убийца. Он в первую очередь защитник…
– А мы тут, по-твоему, чем занимаемся? – Михайлов откровенно злился.
– Мы… – на мгновение задумался Максим. – Мы – псы державные. Служим не людям и даже не стране, а Системе. В которой человек занимает самое последнее место.
– Ну, знаешь, так до чего угодно можно договориться! – насупился Игорь. – Давай короче – с переводом никак?
– Зачем? Искать по деревням украденных свиней, разбирать семейные поножовщины и жрать самогонку? Не хочу!
– А чего же ты хочешь?
– Пока сам не знаю. Но, думаю, у меня будет время над этим поразмыслить. – Максим тяжело вздохнул. – Рапорт сейчас писать?
– Лучше сейчас. – Игорь полез в стол и достал чистый лист бумаги. – Ни к чему затягивать неизбежное…
Когда Оболенский, покинув кабинет, шел по коридору, у него зазвонил телефон.
– Здорово, – мрачным тоном сказал Лазарев.
– Здорово, – ответил Максим. – Что-то случилось?
– Разговор не телефонный, – сказал полковник. – Надо бы пересечься…
– Это можно, – усмехнулся Оболенский. – Как говаривал поросенок Пятачок, до пятницы я совершенно свободен.
– Тогда подъезжай…
…Офицеры встретились неподалеку от здания наркоконтроля, в скверике. Немного в стороне сидела шумная компания молодежи, пила пиво.
– Так что случилось? – повторил Максим свой вопрос, глядя в глаза Славе.
– Как ты вычислил адрес моего человека? – жестко спросил полковник.
– Какого человека?! – удивился Максим. Вообще-то, на языке оперативников «человек» – не обозначение биологического вида. Так на сленге называют агентуру.
– Того, который слил нам младшего Бобошерова, – ответил Лазарев. – Ты в том дворе, где мы его прятали, устроил перестрелку – кстати, тоже с таджиками. Я, знаешь ли, уже давно в случайные совпадения не верю…
– Вот ты о чем… – улыбнулся Максим. Какой-то день у него сегодня странный. Праздник нездорового веселья. – Мне его сдали. Сами таджики.
– Кто?
– Один из старших в их диаспоре. И я не уверен, что этой информацией владеет только он один…
– Жопа, – тоскливо пробормотал Слава. – Полная жопа. Его же грохнут теперь. И если мы его не сбережем, кто с нами потом работать будет?
– Это ты у меня спрашиваешь?
– Это так, – отмахнулся Лазарев, – оценка ситуации.
– Вывозите его за пределы области, меняйте документы… – посоветовал Максим.
– Легче сказать, чем сделать, – тряхнул головой полковник. – Ладно. Ты-то не обижайся. Так уж получилось…
– Кстати, я думаю, теперь тут уже большого секрета нет. Откуда он узнал про Рустама?
– У них какие-то свои разборки. Что-то не поделили. Хотя выросли в одном кишлаке, чуть ли не по соседству жили. А как рамс начался, наш человек Бобошеровым ничего противопоставить не смог – у них этот кишлак как родовая вотчина, они там на всех плевать хотели. Вот он и подслил земелю…
– Понятно… – кивнул Максим. – Хорошо. Если я смогу чем-то помочь, то выйду на связь.
– Да чем ты поможешь! – отмахнулся Лазарев. – Ситуация гнилая. И в покое его не оставят. Жалко парня… – Тяжело вздохнув, он встал со скамейки, протянул Максиму руку: – Бывай, опер!
– Уже – бывший… – на всякий случай сообщил Максим.
– Брось! – скривился Лазарев. – Ты не хуже меня знаешь, что бывших оперативников не бывает. Удачи тебе!