– Время, – недовольно напомнил генерал, – сколько времени мы потеряем. Судя по разговору, речь идет об операции, которая должна начаться в ближайшие дни. Но, так или иначе, пошлите туда своего человека. Параллельно проверяйте и Польшу. Нужно узнать, откуда такая сумма попала к покойному Кириллу Сергеевичу. – Потапову было неприятно называть своего бывшего коллегу покойным, и он всегда слегка запинался, прежде чем произнести это слово. Ему вообще была неприятна вся эта история. Он взглянул на Корниенко.
– А ваше мнение, Олег Викторович? – к следователю Потапов обратился по имени-отчеству.
– Я думаю, уже не вызывает сомнения тот факт, что покойный генерал Лосякин записал на пленку свой разговор с неким наемным убийцей, которому он передавал деньги, – спокойно начал Корниенко, – судя по всему, генерал Лосякин оказался всего лишь передаточным звеном в некой цепи готовящегося преступления. Ему поручили передать деньги и договориться, что он и сделал, записав при этом разговор на пленку. Я предполагаю получить разрешение на обыск в квартире погибшего и на его даче. Возможно, мы найдем там и другие пленки.
Потапов нахмурился. Об этой возможности его предупреждал директор ФСБ. Но для того чтобы получить санкцию прокуратуры, придется обнародовать наличие пленки в управлении ФСБ, после чего невозможно будет избежать шумной огласки и крупного скандала.
– Нет, – сказал Потапов, – мы не можем просить санкцию прокуратуры. Тогда нам придется объяснить причины нашего обращения.
Корниенко взглянул на него. Я него не дрогнул ни один мускул. Стадник убрал платок, избегая смотреть на Потапова. Только Машков нахмурился. Он понял, что имел в виду Потапов, произнося последнюю фразу.
– Оперативная необходимость диктует нам свои требования, – сказал Потапов, глядя на Корниенко, – попытайтесь обратиться к прокурору, не объясняя конкретных причин. Всегда можно сослаться на особый характер проводимого нами расследования. В конце концов генерал Лосякин был заместителем директора ФСБ.
– Я прокурора, надзирающего за следствием в органах ФСБ, есть специальный допуск, – напомнил невозмутимый Корниенко.
– Я знаю, знаю, – отмахнулся Потапов, – в таком случае скажите, что мы нашли деньги и теперь ведем расследование по этому факту. В конце концов шестьсот тысяч долларов в салоне автомобиля генерала контрразведки не могут не вызвать у нас некоторые вопросы. Или прокурор будет возражать?
– Я возьму санкцию на обыск, – согласился Корниенко, – но как быть с родными погибшего? Что им сказать?
– Скажите, что мы ищем некоторые секретные документы, которые были у погибшего, – недовольным голосом ответил генерал. Ему было особенно неприятно объяснять, что именно должен говорить Корниенко. Одно время семья Лосякина и семья Потапова жили на соседних государственных дачах, и Потапов хорошо знал жену погибшего.
«Черт возьми, – подумал он с огорчением, – нужно будет самому поехать вместе с Корниенко».
И хотя ехать ему не хотелось, тем не менее он понимал, что с его стороны будет бестактно просто отправить следователя с группой к семье, с которой он был хорошо знаком и которая переживала столь большое горе.
– Олег Викторович, – сказал он, обращаясь к Корниенко, – я сам завтра поеду вместе с вами к родным Лосякина.
– Я понял, – кивнул Корниенко и тихо добавил: – Так будет правильно.
Потапов с трудом сдержал готовое вырваться ругательство. Стукнул указательным пальцем по столу:
– Я нас конкретная задача. Найти человека, который разговаривал с Кириллом Сергеевичем. Узнать, что конкретно ему поручили. Ответ из СВР еще не пришел?
– Мы запросили списки на всех бывших «ликвидаторов» старше пятидесяти лет, – пояснил Машков, – но пока ответа нет. Наверное, ответят в понедельник.
– Надеюсь, – буркнул Потапов. – Излишне вам напоминать, что все сотрудники, которые кроме вас знают о магнитофонной пленке, должны быть строго предупреждены об абсолютно секретном характере нашей операции. Полковник Машков, ваш сотрудник должен вылететь в Америку уже завтра. Запросите для него через МИД срочную визу в американском посольстве. В Польшу тоже надо послать человека. И тот, и другой должны вылететь завтра же. Я поговорю с финансовым управлением, договорюсь о выплате командировочных.
– Хорошо. – Машков поднялся, поняв, что разговор закончен. За ним поднялись остальные. Стадник, выйдя из кабинета, направился в лабораторию, Машков пошел готовить сотрудников для поездки в США и Польшу, а Корниенко предстояло подготовить санкцию на обыск, которую должен был завизировать прокурор.
Вернувшись в свою лабораторию, где его ждали сотрудники, Стадник снял пиджак, ослабил узел галстука.
– Начнем еще раз, – сказал он, – давайте отсеем посторонние шумы.
– Звонила ваша жена, – сказал кто-то из коллег.
Антон Федорович нахмурился. Как он мог забыть. Сегодня они приглашены в гости. Даша просто убьет его. Он посмотрел на часы. Оставалось около часа. Наверное, им придется опоздать.
– Приступим, – вздохнув, сказал Стадник, – давайте, ребята, по-быстрому.
Он оглядел расстроенных сотрудников. Конечно, всем хотелось домой. Но нужно было прогнать эту пленку еще раз.
– Работаем, – твердо сказал Антон Федорович, – начинайте, ребята.
После вчерашнего происшествия в Максатихе у Кулакова было плохое настроение. Этот невесть откуда взявшийся майор милиции вывел его из состояния обычного душевного равновесия. Труп Глухаря привезли в Тверь, где им уже занимались патологоанатомы. Кулаков отказался утром от обычной рыбалки. Жена, заметив, что у него плохое настроение, старалась ничем не выдавать своего присутствия.
Все утро он слонялся бесцельно по дому, вспоминая вчерашнее поведение майора, который не побоялся выйти к бандитам, подставив себя, рискуя получить пулю в лоб. Это воспоминание приводило его в мрачное расположение духа. Словно сам он проявил трусость и позволил своим подчиненным усомниться в его моральном авторитете.
С другой стороны, он был убежден, что поступил правильно, позволив пристрелить бандита на месте, без лишних разбирательств. Вина Глухаря была очевидна, даже если не в организации убийства Юрия Аримова, то во всех его последующих действиях. И все-таки полковник не находил себе места после вчерашнего случая.
Особенно неприятно поразила его фраза майора милиции о том, что Кулакову нельзя работать в органах и что он является опасным человеком. Полковник запомнил эти слова, они его крайне задели. Он всегда считал, что находится на своем месте. Всегда работал, не щадя собственных сил. И после стольких лет честной службы вдруг услышать такое! Если бы это сказал кто-нибудь другой, Кулаков, возможно, и не обратил бы внимания на эти слова, посчитав их либо дерзким выпадом со стороны зарвавшегося младшего по званию сотрудника милиции, либо обычной завистью менее удачливого коллеги. Но вчерашний майор не был похож ни на карьериста, ни на завистника. И это было обиднее всего.