Около полуночи разбитый и подавленный Жирницкий выбрался из машины и доковылял до дома. Меньше всего ему хотелось видеть собственную жену. Антонина Геннадьевна, прямая, как спица, сидела за кухонным столом и, не мигая, смотрела ему в глаза.
– Я знаю обо всем, – сказала она сухим голосом. – Ты пожалел каких-то денег за собственного ребенка. И что теперь? Согласно жанру, мою Светлану должны убить?
Он проглотил это недвусмысленное «мою», что-то забормотал – в духе того, как зачитывает приговор судья, – быстро и невнятно. Что он не успел бы собрать деньги, но он хотел, вот только не дали, Кудесник гарантировал успех операции, кто же знал, что так получится…
– Господи, какой маразм, мои уши отказываются это слушать, – покачала головой супруга, встала из-за стола и отправилась к лестнице. Остановилась посреди пролета, посмотрела куда-то сквозь него. Странно, отметил чиновник – жена казалась совершенно спокойной. – Кстати, Александр, я уже в курсе твоей популярности у пользователей Интернета – прими поздравления. Надеюсь, у тебя хватит благоразумия не появляться сегодня ночью в моей кровати?
А наутро потрясения продолжались, сыпались как из рога изобилия! В восемь утра в вестибюле снова объявились полицейские: у подполковника Кудесника, прибывшего во главе колонны, родилось желание пообщаться с Антониной Геннадьевной. Женщины наблюдательны, возможно, она запомнила что-то интересное. Та спустилась из спальни в нарядном домашнем платье, с гордо поднятой головой. Привстал с дивана вялый Жирницкий. Никто и не заметил, как, позевывая, у ограды остановилась невысокая симпатичная девочка лет шестнадцати – в модных джинсах, футболке со стразами, в голубых уличных тапочках. Она забыла причесаться, сунула пятерню во взлохмаченную шевелюру, почесалась и заразительно зевнула. Потом прошла сквозь калитку, покосившись на припаркованные у тротуара полицейские машины. Побрела по дорожке. Сержант патрульно-постовой службы пытался заступить ей дорогу, но его схватил за локоть коллега и что-то зашептал на ухо. Оба уставились на девчонку, как на явление помолодевшей Богородицы. Она проследовала мимо замороженных полицейских, поднялась на крыльцо и вошла в холл, где скопились люди.
Немая сцена была выразительнее, чем у Гоголя. У людей отвисли челюсти. Что-то булькнул и проглотил слюну чиновник Жирницкий.
– Господи, доченька, ну, наконец-то! – взвизгнула Антонина Геннадьевна и бросилась обниматься с растерявшейся дочерью. Рядом прыгал не знающий, как себя вести, Жирницкий, гаденько хихикал, заикался на каждом слове.
– Эй, люди, вы чего? – пробормотала не привыкшая находиться в центре внимания Светлана. – Ну, пришла я, что за дела-то?
Полицейские прятали усмешки, кто-то отодвинулся подальше, чтобы не видели, как они хватаются за животы. На щеках подполковника Кудесника впервые за сорок лет выступил нежный детский румянец. Беглый блиц-опрос, пока мать не увела дитя наверх, выявил следующее. Светлану действительно умыкнули среди ночи, она испугалась сначала, но потом ей объяснили, что не причинят вреда, а вся акция затеяна лишь для того, чтобы опустить ниже плинтуса ее отца – вора и взяточника. Неясное чувство подсказало умной девочке, что лучше не визжать и не качать права. Похитители предупредили, что наденут ей на голову мешок – да, собственно, и надели, – в котором она благополучно и уснула. Проснулась в комнате – запертая дверь, окно с заколоченными ставнями, телевизор, кровать, две энциклопедии из серии «Аванта» (одолела, к своему стыду, за сутки лишь одну). Дважды кормили – открывали дверь и ставили поднос: горячий чай, ее любимая курица в кляре из «Ростика», сырки, блинчики, шоколадные батончики… Заскучать Светлана толком не успела, разбудили ни свет ни заря, приказали отвернуться, нахлобучили на голову мешок, повели в машину, а высадили на безлюдной окраине поселка, приказав избавиться от мешка только через пару минуту. Отсюда итог: она неплохо провела время, погоняла адреналин и получила необходимый жизненный опыт, о чем нисколько не жалеет. Обращались с ней дружелюбно… и как-то виновато. Лиц похитителей она не видела – они красовались перед ней в тряпочных масках и дурацких балахонах. Говорил один. Явно мужчина. Второй – возможно, женщина. А возможно, и нет. Как долго ее везли в машине, Светлана не знает – на обратном пути опять невзначай всхрапнула. А определять марку машины по звуку двигателя девочка не умеет – не обучали, знаете ли…
– Ну, все, довольно, – заволновалась Антонина Геннадьевна, уводя Светлану наверх. – Больше никаких вопросов, девочка должна отдохнуть, разве вы не видите, как она устала?
Дочка с матерью ушли, «шериф» уставился иезуитским оком на Жирницкого, и чиновник вновь почувствовал, как отнимаются колени…
Супруга с дочерью спустились через полчаса. Обе были одеты «по-походному», Светлана тащила набитые сумки, а супруга скатывала по ступеням чемодан с колесами. У Жирницкого дрогнуло сердце.
– Антонина, Светочка, вы куда? – он бросился к дочери, но та успела спрятаться за спину матери и поглядывала оттуда как-то странно – можно сказать, другими глазами.
– Стоп, Александр, за черту не заступать, – супруга выставила ладошку. – Я все рассказала Светлане, мы уходим от тебя. Ума не приложу, почему мы не сделали этого раньше. Думаешь, я не знаю про твою вдовушку с Вишневой улицы? – надменно усмехнулась, увидев, что мужа разбил новый паралич. – Только не спрашивай, куда мы едем, это тебя не касается. Заявление о разводе на подпись получишь через моего адвоката. Надеюсь, ты понимаешь, – усмешка сделалась еще надменнее и злораднее, – что все это имущество, – она обвела глазами далекий потолок, – и все другое, что ты имеешь, нажито нами совместно? А знаешь, – она решила разоткровенничаться напоследок, – вчера утром мне звонил один из похитителей Светланы, помнишь, ты вошел в спальню, а я сидела с мобильником? Он извинился за содеянное, сказал, что ничего не имеет против меня и верит, что я его прощу. Светлана вернется через сутки – сытая и в приподнятом настроении. Он поставил меня в известность, что будет требовать деньги, но уверен, что выкуп не заплатят – подсунут резаную бумагу. И чтобы я не переживала по этому поводу – деньги ему не нужны. Он попросил твой сотовый, прости, Александр, но я дала ему твой номер. И вот еще, – женщина немного помялась, не зная, продолжать ли. – Я не одобряю его методы, но мне кажется… он лучше, чем ты. А еще не могу избавиться от мысли, что в ближайшее время вам всем придется несладко. Надеюсь, ты понимаешь, о ком я?
Женщины ушли, а чиновник стоял в халате посреди холла, дрожал от страха и утирал набежавшую слезу. Когда зазвонил телефон, он был уже настолько выжат, что даже не вздрогнул.
– И снова навеки ваш, – произнес металлическим голосом злоумышленник. – Это еще не все, Александр Яковлевич. Хотите не пасть еще ниже – придется искупать вину. В противном случае мы уже идем к вам – теперь вы понимаете, что для нас не существует запертых дверей. В течение недели вы обязаны перевести пятьдесят тысяч долларов на счет детдома номер три, расположенного на Кордонной улице, 19. Можете не анонимничать, дело хозяйское. Предоставите отчет. Через неделю вы переведете семьдесят тысяч долларов на счет городской больницы номер два и обязаны проследить, что их не разворуют, а пустят на ремонт, необходимость в котором назрела еще в девятнадцатом веке. А через пару недель вам предстоит вплотную заняться вспомоществованием тем семьям, что по вашей милости были выселены из дома номер 90 по Заозерной улице, но об этом мы поговорим позднее. Приятных выходных, Александр Яковлевич. И не советую сотрудничать с полицией в деле нашей поимки. Вы же не хотите, чтобы нас схватили раньше, чем мы втопчем в грязь ваших коллег, которые украдкой над вами посмеиваются?