– Что значит «с некоторыми оговорками»? – возмутился Зуев.
– Заткнитесь. То есть половина из здесь присутствующих была разбита на пары.
– На «Ковчеге» каждой твари по паре, – задумчиво изрекла Евгения Дмитриевна.
– Остроумно, но не каждой твари, Евгения Дмитриевна. В седьмой каюте завис Зиновий Филиппович, да и хрен с ним. Восьмая была пустая.
– Послушайте, я бы попросил… – начал заводиться сочинский чиновник.
– Вам бы тоже не мешало заткнуть свой жевальник, Зиновий Филиппович, а то не получите венок со скидкой. В девятой находилась наша неувядающая Маргарита Юрьевна, в десятой – Бобрович. В одиннадцатой нашли Полину Викторовну, а напротив, в двенадцатой, почему-то затормозилась Евгения Дмитриевна. И, кстати, рядом с этой каютой все и случилось.
– Вы это серьезно? – изумилась Евгения Дмитриевна.
– Нет, поглумиться люблю, – усмехнулся Желтухин. – Я в чем-то нелогичен, сударыня? Допустим даже, дверь в двенадцатую каюту была прикрыта… Кстати, чем вы там занимались?
– А вам какое дело, Желтухин? – раскричалась женщина. Сглотнула и продолжила чуть тише: – Просто на меня какое-то отупение нашло. Подошла к трельяжу, проверила ящики – в них ничего не нашла, кроме старой туристической рекламки. Потом застыла перед зеркалом – помутнение какое-то в голове…
– Женский нарциссизм, все понятно, – хмыкнул Желтухин. – А в нескольких метрах от вас такое творилось… Во-первых, душили Глуховца, во-вторых, треснули по кумполу госпожу Есаулову, когда ей в голову пришла логичная мысль обернуться. При этом темные силы утащили-таки этого оленя в пучины моря, а Полину Викторовну зашвырнули в одиннадцатую каюту. Если действовал один человек, у него как минимум четыре руки, согласны? Он мог придушить Николая Юлиановича и при этом треснуть Полину Викторовну, так что она мгновенно лишилась зрения и слуха – но, я так понимаю, для этого следовало положить долговязого Глуховца на пол, поиграть Полиной Викторовной в боулинг, снова взяться за эту дылду… Я думаю, кто-то из ближайших кают прыгнул ему на помощь, треснул обернувшуюся даму по голове, спровадил в каюту, а потом юркнул обратно.
– Прошу прощения, Желтухин, – подал голос Вышинский. – Я, конечно, ценю, что вы исключили меня из списка подозреваемых, но почему не допустить, что преступников было двое? Это члены команды, они подкрались сзади. Берите любых, забудьте про их так называемое алиби…
– Мы можем допустить все, что угодно, Роман Сергеевич, – перебил Желтухин. – Вплоть до привидений, обладающих богатырской силой, материальных мыслей и тому подобного. Но в данный момент мы говорим о тонком профессиональном чутье – она же интуиция и чувствительный собачий нюх. Не поверите, Роман Сергеевич, но многие считают меня хорошим полицейским.
– Поменьше бы еще воровали, – проворчал Бобрович.
– А вам я слова не давал. Из вышесказанного… – Желтухин вкрадчиво понизил голос, – мы начинаем с интересом поглядывать на присутствующих здесь дам. Блистательные вы наши созвездия. Вы обе находились рядом.
– Вы точно ку-ку, Желтухин, – постучала по черепу Маргарита Юрьевна. – По-вашему, я уволокла на палубу это дерево у подъезда? Или зашвырнула в каюту эту крашеную кикимору, словно она теннисный мячик? Я похожа на скрытого культуриста? Желтухин, может, вы опомнитесь, признаетесь, что это шутка?
– Вы точно, Желтухин, несете пургу, – удрученно покачала головой Евгения Дмитриевна. – Фантазия у вас разыгралась. Или белены объелись. Да, возможно, я должна была что-то услышать, находясь в каюте поблизости. Но я ничего НЕ СЛЫШАЛА, – она с нажимом произнесла два последних слова. – Возможно, я очень погрузилась в себя… Я очнулась, лишь когда Полина Викторовна стала стонать.
– А уж я-то как не слышала… – пробормотала блондинка, с нелюбовью глядя на Желтухина. – У этого парня точно воспаление фантазии. Между прочим, в тот момент, когда Евгения Дмитриевна всех призывала… – блондинка покраснела, – я сидела на унитазе в той самой девятой каюте…
– Гы-гы, – развеселился полковник. – Жуть какая.
– Да как вам не стыдно! – возмутилась блондинка.
– А он мужлан, вы забыли? – фыркнула Евгения Дмитриевна. – Не обращайте внимания, милочка.
– Бобрович, вы, кажется, расслабились? – внезапно повернул голову Желтухин и направил напряженнй взгляд в ответственного работника МЧС – тот посмеивался и непринужденно ковырял в носу. От неожиданности он вздрогнул и чуть не сломал палец. – Вы полагаете, я со всей серьезностью и принципиальностью наехал на прекрасных дам? Вы считаете, что если в тот самый драматичный момент вы находились метром дальше, то с вас и взятки гладки?
– Эй-эй, позвольте, – забормотал Бобрович. – Вы на что это тут намекаете?
– На вашу неплохую физическую форму, богатырь вы наш, – осклабился Желтухин. – Вам ничто не мешало принять участие в этом непотребстве, верно?
– Кстати, да, – опомнился полковник, раздосадованный, что эта мысль не ему пришла в голову.
– Вот это дело, – облегченно вздохнула блондинка.
– Может, хватит уже? – взбешенный Бобрович начал покрываться пятнами. – Ваша бурная фантазия, Желтухин, не знает границ. Сначала вы меня обвиняете в уничтожении целого города из-за какого-то олигарха, теперь я, оказывается, под подозрением в еще более жутких грехах…
– Заметка по ходу, вы позволите? – встрепенулся Вышинский. – Мне кажется, затопление Нового Крыма и способствование исчезновению Глуховца – вещи, несколько несовместимые. Тут уж надо выбрать что-то одно.
– Так выбирайте, наблюдательный вы наш, – засмеялся Желтухин. – Кто вам не дает? А что касается выдвинутых против вас обвинений, Дмитрий Валентинович, то это не я их выдвинул. Вам нечего сказать по поводу моей внезапной версии?
– Нет, я больше не могу это слушать… – вдруг слабым голосом сказал чиновник Аркадьев. И все взглянули на него. Он выглядел взъерошенным, взор затянулся тоскливой поволокой, он с усилием поднялся и поволокся к выходу. Плечи у чиновника поникли, он прогнулся, словно тащил на себе невидимый мешок картошки.
– Вы куда это намылились, Зиновий Филиппович? – вкрадчиво осведомился Костровой. – Вас кто-то отпускал?
– А разве я под подозрением? – сморщился Аркадьев. – Вы совсем сошли с ума, я больше не могу тут находиться, у меня раскалывается голова, я должен отдохнуть… – он остановился, посмотрел на всех убитым взглядом и проговорил: – Надеюсь, мы будем умирать не только мучительно, но и долго?
После этого он перевалился через порог, схватился за перила лестницы, чтобы не упасть. В кают-компании воцарилась угрюмая тишина. Было слышно, как постукивают зубы у кого-то из присутствующих. Поскрипывали ступени, по которым спускался Аркадьев. Он слез на палубу, поволокся, шаркая ногами, на левый борт. Его обуял кашель, потом все звуки затихли. Стояла гнетущая тишина, люди со страхом смотрели друг на друга.
– А чего это он сейчас сказал? – как-то тупо прошептала Евгения Дмитриевна.