– Книжки? Книжки – это хорошо, – протянул он. – Ты для этого и ушла от Мусы ко мне, чтобы книжки читать?

– Не для этого, – согласилась Женя, – а ушла я, потому что надоело.

Верю, – кивнул он, – ты слишком хороша, чтобы каждый день под пьяных мужиков укладываться. Так что давай-ка, девочка, поработай на меня. Нашли мы этого твоего профессора… из Эрмитажа. Фамилия его Фиолетов, Георгий Фиолетов, и не профессор он вовсе, а кандидат наук. Работает в отделе французской живописи. Ты вроде в прошлый раз говорила, что ему понравилась?

– Старалась, – усмехнулась Женя, – остался доволен.

– Верю, – снова согласился Штабель, – ты девочка способная, я только что в этом убедился. Организуем мы тебе с ним случайную встречу, а там уж сама смотри по обстоятельствам.

– В постель его уложить?

– Не без этого, – согласился Штабель, – может, и выболтает тебе кое-что важное!

«Какая разница, что этот Гоша из Эрмитажа не бандит, а искусствовед? В постели все одинаковые», – с тоской подумала Женя.

Однако вслух она ничего не сказала, и даже отвернулась, чтобы Штабель не смог ничего прочитать по глазам.

* * *

Таксисты от аэропорта ломят несусветную цену, поэтому пришлось трястись на маршрутке, а потом на метро.

Всю дорогу Надежду Николаевну распирала гордость, хотя, по правде сказать, гордиться было нечем. Однако она сумела спасти от вывоза за рубеж народное достояние, слабо возражала себе Надежда. Пусть копия спокойно летит в Париж, а подлинник вернется в Эрмитаж.

Дома никого не было – понедельник, Сан Саныч сегодня работает с утра до позднего вечера – читает вечерние лекции пользователям персональных компьютеров. Кот Бейсик страшно обрадовался, что Надежда вернулась пораньше, – можно было попытаться уговорить ее на внеочередное кормление. Он тщательно потерся о Ленины черные брюки и с большим интересом принялся за пакет с картиной.

– Бейсик, сейчас же отойди, это же картина из Эрмитажа, народное достояние! А ты хочешь об нее когти точить! – возмутилась Надежда.

Бейсик отскочил в сторону, выгнул спину и дал понять, что он совершенно не собирался трогать какую-то картину, тем более что она противно пахнет свежей краской.

Надежда отнесла холст в комнату, развернула и благоговейно уставилась на гусей.

– Сколько трудов! А гуси-то, как живые… И репродуктор тоже… «Нас утро встречает прохладой…» – запела она и рассмеялась: – Ты, Лена, небось уже и песни-то такой не помнишь. А советские гуси только под такие песни и паслись.

– Нечего ее рассматривать! – сердито сказала Лена. – Нужно скорее в Эрмитаж подбросить и забыть все, как страшный сон.

– Тут ты права, потому что хранить ее дома страшно, – согласилась Надежда, – но как подбросить? С этим будут проблемы. Если послать по почте ценной бандеролью, то обязательно придется в почтовом отделении показывать. Кто же поверит, что Эрмитажу понадобятся этакие гуси? Если в дар, то положено идти туда и оформлять специальные документы. Если сунуться со служебного входа и попросить передать сверток во французский отдел, то бдительная охрана попросит развернуть – а вдруг там бомба?

– Что же делать?

– Ладно, я вечером подумаю, а завтра тебе скажу, – решила Надежда. – Все равно сегодня, в понедельник, Эрмитаж выходной.

Уж как хотите, Надежда Николаевна, а пусть картина у вас до завтра полежит! – решительно заговорила Лена. – У меня сил нет к ней прикасаться.

Надежда и сама хотела, чтобы картина осталась у нее, поэтому легко согласилась. Она не хотела говорить Лене, что решила просить помощи у Гарика. Рассказать ему кое-что, не называя имен, и попросить совета, как пропихнуть злополучную картину в Эрмитаж. Гарик человек порядочный и неболтливый, Надежда знает его много лет, он не откажется помочь и не выдаст никогда.

Она вызвонила Гарика по телефону, велела приезжать вечером к ней – нужно серьезно поговорить, а у него дома, как всегда, форменный кошмар – внуки-бандиты резвятся.

– Только никому не говори, что ко мне едешь! – наказывала она. – И лифта не жди, поднимайся пешком.

– Надежда, ты свидание мне назначаешь, что ли? – в полном изумлении спрашивал Гарик. – Что еще за тайны мадридского двора!

– Приезжай – увидишь! посулила Надежда.

Гарик приехал в семь вечера страшно заинтригованный, с огромным букетом хризантем.

– Ты с ума сошел! – ахнула Надежда, открывая двери. – Цветы-то зачем?

– Для конспирации, – веселился Гарик, – чтобы никто не догадался!

Есть будешь? – машинально спросила Надежда, как спрашивала любого мужчину, появившегося в ее доме, не считая, разумеется, сантехников, электриков и агитаторов, впрочем, последних она вообще перестала пускать на порог.

Всем известно, что мужчины вечно хотят есть. Так и сейчас: Гарик как-то неуверенно сообщил, что вроде бы недавно обедал, но кофейку бы выпил. Надежда налила ему растворимый кофе и положила в вазочку кокосовое печенье.

Ну рассказывай, зачем звала! – предложил Гарик.

– Сядь удобней и смотри сюда! – Надежда, как фокусник в цирке, отбросила легкую ткань, которой была укрыта картина.

Гарик поперхнулся кофе и закашлялся.

– Говорила, приготовься!

– Слушай, какую дрянь ты пьешь, и еще подсовываешь! – возмутился Гарик. – Это, по-твоему, кофе?

– Да прекрати ты! – рассвирепела Надежда. Разъелся там по Европам на хороших продуктах, пей что дают! А не хочешь – так погляди на картину, она тебе ничего не напоминает?

– Неужели Митькины гуси? – поразился Гарик. – То есть аристарховские? Как они к тебе попали?

– Долгая история, – вздохнула Надежда, – ты только не удивляйся и не перебивай. Как ты думаешь, Аристархов какую копию вывозил?

– Понятия не имею.

– А я точно знаю, что вывозил он копию Клода Жибера «Бассейн в Гареме». Оттого и замалевал гусями.

– Ну надо же! – присвистнул Гарик. – Тогда все сходится.

– Ты слушай дальше. Это Аристархов думал, что у него – копия. А на самом деле у него была самая настоящая картина.

Гарик залпом выпил дрянной кофе и поставил чашку на стол.

– Ну, Надежда, удивила! Рассказывай подробно, что ты знаешь про украденную картину.

– Подробно не могу, – честно предупредила Надежда. – в общем, картину, как ты понимаешь, украла не я, больше мне делать нечего. Украли ее дети, подростки то есть, парень из вредности, а девочка не смогла его удержать. Если в милицию идти – ведь посадят? А мне ее, девочку-то, жалко, так и получилось, что я замешана в уголовном деле.