Елизавета Андреевна подошла к большому настенному зеркалу и поправила брошь.

– Расскажите мне что-нибудь о бриллиантах, – вдруг попросила она.

– К сожалению, я мало что знаю о бриллиантах. – Гоша развел руки и, заметив, как княжна недовольно свела брови, тут же нашелся: Но зато могу рассказать вам кое-что о зеркалах!

– Вот как? – На этот раз ее брови поднялись в удивлении. – Что же такое можно рассказать о зеркалах?

Гоша пригласил ее присесть на диван и начал:

– Вы никогда не задумывались, что такое, собственно, зеркало? К какому роду предметов, так необходимых нам в обиходе, его можно отнести? Чем является это чудо-стекло – предметом мебели? Деталью интерьера? Или произведением искусства?

Елизавета Андреевна посмотрела на Гошу с пробуждающимся интересом и глазами предложила продолжать.

– Если считать зеркало предметом мебели, как вон то кресло или этот шкафчик, то разве мы относимся к зеркалу так же, как к стулу, на котором сидим? Разве вы, женщины, также предвкушаете встречу со стулом, разве бежите вы к стулу каждое утро в нетерпении? Разве спрашиваете вы у стула совета, идет или не идет вам эта прическа и не нужно ли добавить чуть-чуть румян или сменить тон помады?

Мнимая княжна слушала Гошу очень внимательно и серьезно, очевидно, так же слушала она Лику, когда та давала ей уроки хороших манер. Гоша на миг представил себе, как Елизавета Андреевна в спальне достает из укромного места тетрадку и аккуратным почерком записывает туда все, что говорит Гоша, чтобы потом выучить наизусть и разразиться монологом где-нибудь на выставке или презентации, чтобы произвести впечатление на сильных мира сего и поддержать свой образ княжны-аристократки. Гоша наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Вероятно, до тетрадки дело не доходит, но что она слушает его и запоминает на всякий случай – это несомненно.

– Довольно, если спросят меня, я, конечно, не хочу относиться к своему зеркалу, как к стулу или шкафу, – смеясь, ответила княжна. – Что там у вас дальше – часть интерьера?

Гоша подошел к зеркалу. Оно было овальной формы в оправе из серебряных листьев.

– Не могу не признать, что именно это зеркало, несомненно, украшает вашу гостиную и очень подходит к этой комнате. Но когда мы говорим о зеркале, не вспоминаем ли прежде всего того, что оно отражает? И как оно это делает?

– И как же оно это делает? – было похоже, что Елизавета Андреевна перестала запоминать Гошины речи с целью их дальнейшего применения и по-настоящему заинтересовалась разговором.

– Оно это делает абсолютно правдиво, – серьезно ответил Гоша. – В самом деле: пускай подруги во весь голос твердят, что эта шляпка вам безумно идет, что вы должны ее носить как можно чаще, зеркало не станет врать и скажет вам, что шляпка эта вас простит и выглядите вы в ней, как замученная непосильной работой поденщица с картины Сезанна.

Гоша очень сомневался, что княжна знала, кто такой Сезанн, но сравнение с поденщицей ей не понравилось.

– Пусть влюбленный мужчина уверяет вас, что вы свежи и прекрасны, как утренняя роза, возможно, он и сам в это верит. Но зеркало-то не станет врать и вовремя предупредит вас, что следует отменить спиртное поздно вечером и сигареты рано утром.

– Я вообще не курю, – холодно заметила Елизавета Андреевна, – так что у вас там было третьим пунктом?

– Третьим пунктом было зеркало, как произведение искусства.

Гоша подошел к ней, взял под руку и подвел к зеркалу.

– Мадам, – торжественно начал он, – позвольте сказать, что произведением искусства это зеркало можно считать только в одном случае: когда в нем отражаетесь вы. Поглядите же в зеркало: то, что оно в данный момент отражает, – это образец совершенства.

Елизавета Андреевна засмеялась:

– Вы – дамский угодник! Но кто только что говорил про поденщицу?

– Боже! – в притворном ужасе Гоша замахал руками. – Неужели вы могли подумать, что я имел в виду вас? Вы же сами просили вас развлечь разговорами… Разрешите заметить, что зеркало долго будет вашим другом, и еще долго-долго вы сможете подходить к нему без страха увидеть, что красота ваша померкла…

Гоша взял ее руку и поцеловал. В такой позе и застал их вошедший в гостиную Каримов, очевидно, его впустила прислуга.

«Влип, – подумал Гоша, – теперь никакого разговора не получится. Хоть бы ноги унести…»

Однако Елизавета Андреевна ничуть не смутилась. Она мягко отняла у Гоши руку и подошла к Каримову.

– Ах, Равиль! Ты опоздал… Разреши тебе представить Георгия Фиолетова, это мой друг… Гоша работает в Эрмитаже и очень интересно рассказывал сейчас о зеркалах.

Каримов пожал протянутую Гошину руку и пробурчал что-то невразумительное. Елизавета Андреевна отвела его в сторону и прошептала на ухо несколько слов, Гоша расслышал только имя Лики. Каримов хмурился, но все же кивнул и оглянулся на Гошу.

– Я вас ненадолго оставлю, господа! – И мнимая княжна исчезла за дверью.

– О чем лее вы хотели со мной побеседовать? – Каримов смотрел на Гошу с плохо скрытой неприязнью.

– Я знаю, какую картину вы хотите купить через посредничество Мусы, – начал Фиолетов, бросившись в разговор, как в омут, – это украденный из Эрмитажа Жибер, «Бассейн в гареме».

* * *

Гоша набрал номер и сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться перед разговором.

– Привет, Муса, помнишь меня? выпалил он на одном дыхании, услышав, что на другом конце линии сняли трубку. – Это профессор беспокоит, по поводу нашего общего дела…

Он подождал немного, пока Муса придет в себя от его наглого тона и продолжил:

– Узнать хотел, кто друга моего пришил, у тебя никаких сведений нет?

– Разбираюсь, – коротко ответил Муса.

«Ни черта ты не разбираешься, – подумал Гоша, – если бы знал, кто Шмыгуна на самом деле приговорил, то не болтал бы так спокойно по телефону. Да и мне бы в таком случае несдобровать. Нет, не знаешь ты ничего, Муса, и будем надеяться, что не узнаешь в ближайшее время. А там уже поздно будет…»

– Когда с покупателем меня сведешь? – спросил Гоша. – Не передумал покупатель? А то знаешь, у меня тут встречная идея возникла.

– Ты откуда мой телефон взял? – прервал его Муса.

– Шмыгун еще раньше дал, – соврал Гоша, на самом деле номер мобильника Мусы раздобыл ему Штабель. – Так слушай мое предложение…

– Погоди. Ты скажи мне, что ты болтал Шмыгуну про какую-то девчонку?

Какую девчонку? – удивился Гоша, еле сдержавшись, чтобы голос не сорвался. – Мы с ним много про баб трепались, покойный Андрюха это дело очень уважал. А конкретно про девчонку я тебе ничего сказать не могу. Да и не до того сейчас. Значит, Муса, слушай меня внимательно. Уж не знаю, какие у вас были планы, но опасаюсь, как бы они не сорвались. А мне, знаешь, зря рисковать неохота, охота деньги получить и оторваться на них в свое удовольствие. Гоша представил, как при этих его словах Муса мерзко усмехнулся в трубку. Еще бы, он-то думает, что лох-профессор отдаст картину, а самого его можно спокойно пришить, он и пикнуть не успеет. В самом деле, кто Мусе помешает? Никто за профессором не стоит, никто его защищать не станет… Ошибаешься, сволочь мусульманская, профессор-то не лохом оказался! Только ты про это еще не знаешь…