24 июня 1998 года в Нерюнгри было примерно так же жарко, как сейчас здесь. Во всяком случае, Витьке казалось именно так. Лето в его родном городе почти всегда было таким — очень коротким, но жарким. Когда по телевизору показывают первомайские демонстрации из Москвы, в Нерюнгри еще лежит снег. И не верится, что где-то уже тепло и можно ходить в рубашках. Но к июню деревья начинают зеленеть, а на реке Лене сходят льды. А к июлю солнце палило уж и вовсе нестерпимо. Но все-таки настолько жарко не было, кажется, уже давно. Потому и выпускной одиннадцатиклассники решили отмечать не в душном и пыльном помещении, а на природе, возле речки. Конечно, пришлось отсидеть всю официальную часть в актовом зале, где занавес был почему-то раскрашен под аквариум, в котором плавают большие золотые глупые рыбы с выпученными глазами. Но и учителям, и директору хотелось поскорее освободиться от формальных мероприятий, так что уже через час выпускники расстилали на траве покрывала, выкладывая на них всяческую снедь и бутылки. Что там происходило весь вечер, Витька помнил не особенно — пока еще рядом были взрослые, все как-то скучали. Но потом, уже часов в девять, когда начали спускаться сумерки, их небольшая компания — Витька, Леха и Иван, лучшие его друзья, еще несколько человек, ну и девушки, естественно, — решили спуститься немного вниз по течению и продолжать праздник подальше ото всех. Сбегали еще за выпивкой, развели костер… Кому-то пришла идея купаться голышом, но ее в корне пресекли: все-таки люди близко. Да и двигаться особенно уже не хотелось. Хотелось валяться в траве, дуть пиво (водку Витька не любил, хоть и никому об этом не говорил, засмеют)… Рядом смеялись Леха со своей девушкой. У Витьки девушки не было — как-то, что называется, не склеилось. Ему нравилась Лехина Ленка, но всем известно, что жена друга не женщина, а если женщина, то он тебе не друг. Леха Витьке был дороже. А потому он просто валялся в траве и дул свое пиво.
Леха вдруг встал и пошел к реке.
— Эй, — окликнул Витька.
Леха только рукой махнул.
— Куда он? — спросил Витька у Ленки. Та сидела, кажется, вполне довольная собой.
— За кувшинками. Венок хочу сплести. — Она пьяно засмеялась.
— Он же плавает как топор, — дошло вдруг до Витьки. Он вскочил было, но Ленка потянула его за руку.
— Посиди со мной пока… Мне скучно одной, — кокетливо жалобно протянула она.
«Сам в воду полез», — подумалось Витьке вдруг. Идти за другом как-то сразу расхотелось. От пива по телу разливалась приятная лень.
— А почему у тебя девушки нет? — томно спросила Ленка. Витька только что-то промямлил в ответ. — Ты симпатичный… — шептала она ему на ухо, которое вдруг сделалось красным. — А я тебе нравлюсь? Я же знаю, что нравлюсь. — Она взяла его руку и положила себе на грудь.
Тут Витька вскочил — скорее от непреодолимого смущения, чем от волнения за Лехину судьбу.
— Я все-таки схожу посмотрю, что с ним. — Ленка только фыркнула вслед.
Витька подбежал к воде, было уже темно. Лехи нигде не было видно. Витька встревожился, окликнул оставшуюся компанию, но и там его не было.
— Эй, Иван, сбегай посмотри к остальным, Леха не там? — крикнул Витька, а сам полез в теплую воду.
— Да чего с ним случится? — лениво протянул Иван.
— Он вроде купаться шел, — крикнул Витька и нырнул.
Тут вдруг метрах в тридцати от него показалась Лехина голова. Показалась и сразу снова скрылась под водой. Оставалось только удивляться, как он смог заплыть так далеко. Но времени на удивление не было. Витька что есть силы поплыл в ту сторону, тщетно ожидая, что голова покажется снова… Он почти сразу нашел Леху — своими длинными нечесаными волосами, за которые его то и дело ругали в школе и постоянно попрекали родители, тот зацепился за корягу, и только поэтому его не унесло течением. Витька тащил на себе Леху до берега, казалось, несколько часов…
Вот тогда было действительно страшно. И когда приехала «скорая», и когда все бежали за носилками по коридорам больницы — Витька мокрый, в одних плавках. И когда еле смогли разжать Лехину руку, в которой были зажаты две кувшинки. И когда ждали, что скажет врач, — тогда тоже было страшно. А когда врач вышел и сказал, что можно уже не ждать, что все уже кончено, — страшно не было. Было именно что странно.
После гибели Лехи Витька чувствовал себя виноватым. То есть на людях-то он был как всегда: шутил, болтал, веселился… Но скорее машинально, чтобы не возвращаться в памяти снова и снова к тому роковому вечеру. А вот Ленка, кажется, себя виноватой совсем не чувствовала — порыдала-порыдала на похоронах, положила на могилу две кувшинки и забыла. Даже пыталась к Витьке подмазаться, но он ее отшил — довольно грубо. Видеть Ленку ему с тех пор было особенно неприятно.
Поэтому он даже скорее обрадовался, получив повестку. Мама, конечно, отпускать не хотела, отец настаивал на поступлении в школу милиции. Но больше всего на свете Витьке хотелось уехать отсюда куда-нибудь, где он никого бы не знал и его никто бы не знал. И, получив назначение в Чечню, Витька совсем не был огорчен — ему казалось, что если не собственной смертью, то хотя бы риском сумеет заставить замолчать чувство вины. А уж потом для рефлексии и вовсе не осталось ни времени, ни сил. Только одно не давало ему покоя…
Ленка пришла провожать его на вокзал, отозвала в сторонку.
— Чего тебе? — хмуро спросил Витька.
— Я понимаю, что он был твой друг. — Витьке не нужно было спрашивать, о ком речь. — И все получилось ужасно… Я знаю, что это из-за меня. Но… ты мне действительно нравишься. Можно я тебе буду писать?
И она писала — раз в месяц или два. А потом и он ей начал писать. И вот до дембеля осталось всего три месяца, а он так и не решил еще, как ему быть с Ленкой. А оказалось, что решать и не нужно…
Вдали на дороге показался клуб пыли, медленно к нам приближающийся. Приглядевшись, я разглядел в этой пыли автомобиль — такой же «газик», как у нас. Это была первая машина, которую мы встретили на дороге, но за последние сутки я уже привык к этому, хотя, казалось бы, это должно меня удивлять после тесно населенной разнообразными средствами передвижения Москвы.
— Свои, надеюсь, — кивнул я Витьке на дорогу.
— Кто ж еще? — ответил он. — Сейчас уже спокойнее все-таки стало. А по этой дороге уже давно только свои ездят.
В машине было тесно. Шутка ли — вместить семерых взрослых мужиков в не слишком-то просторный «газик». Особенно если учитывать, что у каждого из них по тяжелому автомату на шее.
— Черт, — выругался сплошь заросший черным густым волосом водитель на своем языке. — Принесла их…
Тут и все остальные заметили машину, едущую навстречу.
— Говорил, не ездит никто, — заметил ему самый старший и, пожалуй, самый здоровый здесь чеченец, весь седой.
— Почти не ездит, — огрызнулся шофер.
— Делать что будем? — спросил третий, единственный русский в машине.