– Конечно нет. Это – политическое убийство.
– Что-о-о?!
Гордееву показалось, что Чекмачев открыто глумится над ним. Он ожидал услышать любые, пусть даже самые идиотские варианты, но этот превосходил самые смелые ожидания.
– Убийство по политическим мотивам, – повторил Чекмачев. – Нам тут стало известно, что потерпевший был причастен к парламентским кругам.
– Каким парламентским? – опешил Гордеев. – К каким кругам?
Он даже остановил машину, потому что руки задрожали, вести дальше было небезопасно.
– Убитый Ливанов был помощником депутата Государственной думы.
– Вы просто ошеломили меня. Но, в любом случае, спасибо. Я буду учитывать эту информацию.
– Пожалуйста, если это действительно новость для вас, – недоверчиво отвечал Чекмачев.
– Да, простите, забыл уточнить. А в каком статусе находился убитый в Думе?
– Помощник депутата.
– Господи, а я уж испугался, – вздохнул Гордеев с облегчением. – Помощником депутата может быть кто угодно. Это еще не значит быть близким к парламентским кругам. Как, кстати, фамилия самого депутата?
– Его фамилия Кобрин.
Этот жилой комплекс класса «люкс» возводился в самом центре Москвы. Денег в строительство было вбухано немеряно. Но и стройка стоила того – дома вырастали красавцы, шедевры конструктивизма по самым высоким западным стандартам.
Муравейник жил, людей суетилась вокруг туча. Казалось, что вновь посетила человечество идея Вавилонской башни – каких только языков нельзя было тут услышать. На «братской» стройке работали жизнерадостные украинцы, оставившие в провинциальной глуши пухлых, румяных матрон без гривны в кармане, но полных надежд на Москву – город миллионеров; усатые угрюмые молдаване – низкорослые, держащиеся особняком от украинцев; белорусы, говорящие даже между собой исключительно на скверном русском языке в отличие от украинцев. Вся эта орава суетилась, на славу выстраивая дома со скромным расчетом получить рубли, превратить их, быть может, даже в доллары и вернуться домой. Пока же до конца стройки было далеко. Работы были в самом разгаре – созидательный труд всегда повергает человека в оптимистическое мироощущение, отчего улыбались и пели девушки-маляры, насвистывали и травили анекдоты мужики.
В вагончике прораба пахло едой и алкоголем, на столе стояла бутылка смирновской водки. Вокруг стола расположились трое. За главного был Константин Константинович. Его собеседником и собутыльником был пышущий здоровьем румяный здоровяк, которого почему-то звали Лимон.
Третьим был худой, изможденный высокий человек интеллигентного вида, в очках, который именовался Дедок. Дедок был завхозом и ответственным за распределение материальных благ внутри строительной бригады.
Три джентльмена опрокинули по стопке и крякнули. Лимон занюхал копченым салом, Константин Константинович опустил в разверстый зев половину молдавского помидора, а Дедок запил алкоголь шипучей водой «Спрайт».
– Так ты говоришь, этот Сынок, натурально?.. – обозначил тему Константин Константинович.
– Сынок как Сынок. Вроде ничего чувачок, – согласно кивнул улыбчивый Лимон, – в беде не бросит, лишнего не спросит. Проштрафился, что ли?
– Да вроде. А ты что скажешь, Михеич? – дыхнул на Дедка Константин Константинович.
– Не бузит, главное.
– Да, спокойный малый, – согласился Лимон. – Мы с ним выпивали на днях. Пьет хорошо. Дерется, кстати, классно. Тут одному ингушу так в мурло вмазал – я прям залюбовался. Лихо! Прям ногой в табло. Не жадный – всех папиросами угощает.
– Да уж, не жадный, – вставил Дедок, – из меня консерву разве что силой не вытряс.
– А ты не воруй, – кстати прибавил Лимон.
– Воруешь?! – вопросительно рявкнул Константин Константинович.
– Да что ты! – затрепетал Дедок.
– Вижу, воруешь, натурально, – постановил Константин Константинович, закусывая свой гнев второй половиной помидора, – больше не воруй, – прибавил он миролюбиво. Без особого, впрочем, намеренья перевоспитать Дедка. – А что, баба у него есть? – обратился он опять к Лимону.
– Привез себе с Украины хохлушку. А что?
– Вот я об том и спрашиваю. Выпьем, что ли?
Троица наполнила рюмки и опрокидоном выжрала до дна. Отдышавшись, Константин Константинович продолжил расспросы:
– Так он что, как ее? Натурально?
Лимон угадал, что имеет в виду Константин Константинович, и ответил не задумываясь:
– Как родную.
– А что ты до него докопался? – спросил Дедок.
Константин Константинович прищурился.
– В общем, вот оно что, – начал он рассказ, – помнишь Исмаила?
– Не помню, – сказал Лимон, – а что?
– Ну, Исмаил такой.
– Да помнишь, – включился в беседу Дедок, – он еще на «лохотроне» бабки варил.
– А, да это Пистон. Какой Исмаил?
– Исмаил, Пистон – все одно, натурально, – резюмировал Константин Константинович. – Так вот, нет больше Исмаила.
– Что, за упокой? – спросил Дедок в тишине.
– Ну, давай, что ли, – участливо кивнул Лимон, и все опять опрокинули.
– Вот так вот – живет, живет человек и, стало быть, околел, – подытожил Дедок общее молчание.
– Так, значит, – продолжил Константин Константинович, – братство этого Исмаила отправило в Украину, народ собирать. Ну и с ним этот Сынок. И поехали. А вернулся один Сынок. Где Исмаил? Говорит, погиб, натурально, в каком-то там ресторане. А я уж чую, что врет.
– Этот может, – с гордостью за Сынка подтвердил Лимон.
– Вот я посмотрел на эту Лесю, ну, чуву нашего Сынка, – пояснил Константин Константинович, – а ведь самый сок. Во вкусе Исмаила. Я и подумал, натурально, – рассказчик приглушил тон голоса, – что он Исмаила за бабу-то и коцнул…
– Этот может, – закивал радостно Лимон довольной мордой.
– А таких шуток братство не прощает, – припечатал гневно Константин Константинович, стукнув по столу кулаком. Лимон сделал подобающую реплике физиономию, поняв, что, может быть, слишком поспешно соглашался со всем, что говорил Константин Константинович. Лимону пришелся по душе афганец, и ему было бы жаль.
– А где он сейчас? – с угрозой, опять-таки подогретой алкоголем, произнес Константин Константинович.
– Да здесь, здесь, – подсказал Дедок, – позвать, что ли?
– Позови.
Дедок вышел. Лимон и Константин Константинович остались вдвоем в молчании.
– А может, он ни при чем? – спросил Лимон.
– Разберемся. Никогда мне этот Сынок не нравился.