«Я уже больше не увижу наших в одной восьмой финала, так дети увидят, а не дети — внуки», — так, что ли, Романцев рассуждает?! Ладно, не спорю, пусть Романцев о внуках заботится, если они у него есть, а у меня вот — не предвидится пока! Если раз в восемь лет на чемпионаты попадать, сколько их еще будет при моей жизни? Четыре? Пять? Я их, значит, буду ждать как манны, а эти, нравственные уроды, раз за разом будут жидко обделываться прямо мне в душу. «Чего уж там, Коля, все ж свои, ты ж знаешь, что жизнь — дерьмо…» Ладно, жизнь — дерьмо, я в курсе, я разве возражаю? На меня вам плевать, на остальных болельщиков — на пятьдесят миллионов — плевать, на себя-то плевать зачем?! Зачем собственную жизнь в дерьмо превращать?!
«Стратег!» — выкрикнул кто-то сзади. Денис плавно обернулся, кулаки сжались сами собой. «Стратег, говорю!» — новый русский хрипел в мобильный телефон, тиская его в огромной, красной и мокрой от пота ладони. «Романцев!.. — он выругался на полквартала и надрывно закашлялся. — Не, ну ты видел, что он с Измайловым учудил, а? Конь!.. Ага… Новое слово в футболе придумал, прикинь, да? Опорный хав на фланге».
— Давай выпьем, что ли, с горя, — предложил Щербак.
Не дожидаясь согласия, он свернул в магазинчик. Денис, собственно, ничего против не имел.
За прилавком — одним из трех, остальные пустовали — стояла смазливая девица лет двадцати, а может, и меньше. По безлюдному залу гуляло эхо, донося из-за приоткрытой двери за ее спиной звук работающего телевизора — японский тренер давал интервью. Щербак, без обычных своих сальных штучек, жестом поманил продавщицу и хмуро кивнул на бутылку кристалловской «Пшеничной». Продавщица открыла было рот, но, так ничего и не сказав, чиркнула что-то на обрывке чека. «Восемьдесят пять рублей», — прочел Денис, заглянув Щербаку через плечо. Она решила, что Николай немой!
Они двинулись в сторону площади, откуда доносился гул толпы. Народу на улице для воскресного дня было необычно мало. Навстречу попались двое подростков, тоже с беленькой. «Да выиграют наши у бельгийцев, спорим?! — не переставая, кричал один. — Спорим, выиграют?! Бельгийцы — отстой!» Другой, повзрослей на вид, с бутылкой в руке, только кривился: «Выиграют они те, щас же! Губу раскатал. А выиграют— попадут под бразильцев. И те уже нас поимеют по полной программе, как бундесы Саудовскую Аравию, восемь-ноль».
По мере приближения к площади людей прибавлялось. Публика полегковесней спешила прочь, хотя с минуты на минуты должна была начаться следующая трансляция.
Над самой площадью висела наэлектризованная тишина, как в центре урагана. На лавочках, на газонах, на высоком бордюре вдоль трамвайных путей, на ступеньках подземного перехода, у подножия памятника Ленину народ пил. Угрюмо. Переговаривались вполголоса. Никто не вещал, как это бывает всегда, никто не делал резких движений, словно страшась взорвать давившую со всех сторон тишину.
Денис с Щербаком облюбовали место возле старой, в полтора обхвата березы, наполовину засохшей, с почерневшим, изборожденным глубокими морщинами стволом и двумя огромными, надломленными, склонившимися к земле ветвями. Она стояла позади экрана, здесь было не так людно. Николай плюхнулся в высокую траву прямо на брошенную кем-то бутылку и в сердцах зашвырнул ее подальше. К ней тут же устремилась пьянчужка, барражировавшая вдоль газона и зорко наблюдавшая за происходящим. Ее спутник с неподъемным баулом с трудом поспевал за ней. «Ты поднимать будешь или нет?! — прошипела она на него. — Спина трещит!» «Заткнись! — прошипел он в ответ, остановившись рядом с еще одной находкой. — Горе у меня…»
— За победу! — сказал Денис, глотнув прямо из горлышка: стаканчики купить они, конечно, забыли.
— За нашу победу! — поддержал Щербак. Он приложился как следует: в бутылке осталось немногим больше половины.
— Ну ты даешь, — поморщился Денис на выдохе, — давай хоть на три тоста растянем.
— Давай, — не расставаясь с бутылкой, кивнул Николай, — второй: чтоб бразильцы, если выиграют у наших, стали чемпионами, и чтоб у Романцева руки отсохли — по любому!
Он отхлебнул ровно половину оставшегося, заставив шефа содрогнуться снова. Но когда настала очередь Дениса, по наторенной дорожке пошло проще, он и не заметил, как справился.
— Романцеву курить на стадионе не дают, вот у него мозги и не варят, — сказал Денис.
— Слушай! — Щербак хлопнул ладонью по лбу, — как я раньше не подумал?! Это же япошки специально придумали кампанию против курения! Почему на стадионе нельзя курить, а? С какой стати? Ладно еще на трибунах, чтоб на соседей не дымить. Тоже, кстати, можно сделать сектора для курящих и для некурящих, как в самолете. Но на скамейке запасных почему?!
— Ну, я же говорю…
— Но все равно он урод. До чемпионата думать надо было! Что уж теперь пить боржоми…
Денис завалился на спину. Спорить не было ни сил, ни желания, да и зачем спорить, если Николай кругом прав. Он прикрыл веки. Остались видны только вялые, сонные облака и колыхавшееся перед самым носом странное растение: без листьев, с серебристым стеблем, покрытым загнутыми кверху волосками, с миниатюрными фиолетовыми цветками на макушке. Над ухом застрекотал сверчок, заглушая голоса людей, и Денис почувствовал вдруг, что остался один. Один между небом и землей вместе со своей скорбью, вселенской скорбью, которую больше не с кем разделить, только с этими облаками и этими расплывающимися перед глазами фиолетовыми цветками размером со спичечную головку. Но одни слишком огромны, другие слишком малы, а главное — и первые и вторые слишком недолговечны, чтобы понять его печаль по восьми годам напрасных ожиданий…
Когда в кармане запищал мобильный, Денис не сразу сообразил, что это за непонятный звук.
— Денис Андреевич? Добрый день. Дмитрий Сергеевич.
— Добрый день. Я вас узнал, — соврал Денис.
В этот самый момент пошла реклама «Мартиники», и динамики заработали на полную мощность. Денис впервые услышал, что именно «Мартиника» всегда. «Мартиника» — всегда успех. В косметологической клинике полный спектр услуг: липоаспирация, аппаратная косметология, компьютерное прогнозирование, лазерная шлифовка кожи, удаление послеоперационных рубцов по методу профессора Зелинского…»
— Вы на площади? — удивился Шуйский.
— На площади.
— Что, сегодня какой-то футбол?.. Я, собственно говоря, хотел узнать, как ваши успехи.
— Работаем, — ответил Денис, — когда получим осязаемый результат, вы узнаете первым.
— Ладно, смотрите свой футбол, не буду мешать…
Щербак навис над ним и, поскольку Денис на вопросительные движения бровей не реагировал, принялся трясти за плечо.
— Кто это? Что случилось?
— Шуйский. Как тебе нравится: «Сегодня какой-то футбол?»
— Так и сказал?
— Так и сказал!
— Ни хрена не понимаю! — Щербак вскочил, потом снова сел, обхватив колени руками. — То есть он не болельщик. Чемпионат мира ему до одного места. Так какого же он взялся быть главным спонсором трансляций?! Только не говори, что дело в рекламе или в поддержании имиджа. Здесь и вправду не Москва. Кто такой Шуйский, и так все знают. Реклама — это понты. Это как проехать на «кадиллаке» сквозь толпу, когда движение перекрыто — пыль в глаза, смотрите все: никому нельзя, только мне одному можно. Короче, он не по собственной инициативе потратился на установку экрана, на все прочее. Его кто-то нагнул. Что скажешь?