— Да. Понимаешь, похоронила племянника, по-жила-пожила в его квартире, да и уехала. Видно, не смогла тут оставаться.
— Куда уехала? Почему?
— Обратно к себе в Таганрог, скорей всего. Она же вообще не москвичка, — пояснил Шаповалов.
— Ах вот оно что… Но ты уверен?
— Абсолютно. Она ведь к Толяну погостить прикатила, да так и прижилась. Что теперь будем делать, Денис? Она нам сильно нужна?
— Сам знаешь.
— Ладно, давай я все наверняка выясню, а потом уже будем решать, что дальше делать.
— Хорошо.
Денис связался с Головановым и выслушал новости, вернее, полное отсутствие таковых и у него, и у Фили Агеева.
В течение нескольких часов Денис регулярно названивал Звягинцеву, но неизменно получал два варианта ответа: «Николай Михайлович вышел» и «Николай Михайлович отошел». Поскольку каждый раз его просили представиться, то в результате у частного детектива сложилось стойкое убеждение, что Звягинцев его избегает.
Денис взялся за виски. Может, это заговор? Звягинцев и Гордеев объединились и… и что? Вместе уехали на охоту?!
Зато позвонил Грязнов-старший:
— Что делаешь, племянник?
— Баклуши бью, — без обиняков сообщил Денис.
— Ты хоть имеешь представление, что это такое, дитя прогресса?
— В смысле? Баклуши?
— Ага.
— Невелика наука. Обрубок древесины, обработанный для выделки различных предметов — чашек, ложек и прочей фигни. Вот почему «бить баклуши» означает: заниматься пустяками, бездельничать.
— Образованный у меня племянник, — не без нотки восхищения признал Вячеслав Иванович.
— Это случайность. Просто я знал одну барышню — аспирантку филфака. Однажды она у меня забыла словарь Даля, первый том. Иногда я его почитываю, долгими зимними вечерами.
— Ясно. Как насчет двенадцатого свидетеля из подъезда Беднякова?
— Никак.
— Мне не нравится такой ответ.
— Мне тоже, — беспечным голосом ответил Денис.
— Ты что это, — удивился Грязнов-старший. — Неужели выпил?!
— Нет, конечно, — вздохнул племянник, — просто захотел послушать, как ты на это отреагируешь.
— А… — В голосе дяде послышалось разочарование. — Значит, все еще не судьба мне. Ладно, насчет свидетеля-фантома… Я не понимаю, черт возьми! Вы вообще работаете там?! Что твои гаврики делают, когда пиво не пьют?
— Коля Щербак давно уже опросил медиков, оперов, криминалистов — короче, вообще всех, кто приезжал тогда на вызов! Проблема в том, что следователь появился довольно быстро и большинство свидетелей опрашивал сам.
— Это какой же следователь? Тот, который Васильев?
— Он самый. Между прочим, Коля, когда отдавал ему дело, сфотографировал его с какой-то девушкой…
— И что? Ты думаешь, она и есть двенадцатый свидетель?
— Вряд ли. Они под ручку шли. Но Щербак говорит — уж очень неподходящая для Васильева фифа. Мало ли что. Так прислать снимок, что ли?
— Давай, — подумав, сказал Вячеслав Иванович.
Наконец снова отзвонил Шаповалов. Он сказал,
что выяснил наверняка: тетка Беднякова, Тамара Александровна, уехала в Таганрог. Она старая холостячка и пенсионерка, всю жизнь проработала библиотекарем. Дома у нее телефона нет, но Шаповалов сумел из Москвы найти библиотеку, в которой она работала и в которую собиралась вернуться. Там ему сказали, что да, действительно, Тамара Александровна через неделю планирует начать работать, об этом она договорилась недели три назад, звонила из Москвы своей начальнице и все уладила. Зарплата там крошечная, и желающих на такую работу немного. Так что ее место всегда за ней. Денис похвалил Шаповалова за хорошую работу и осторожно поинтересовался, как он смотрит на командировку в Таганрог.
В трубке воцарилось молчание. Видимо, такая перспектива Шаповалова не очень прельщала. Наконец он ответил:
— Таганрог — это же на Азовском море, да? Наверно, можно будет покупаться… Толян рассказывал, он там в детстве много времени проводил.
Вопрос был улажен, и спустя еще час Шаповалов перезвонил и сообщил, что взял билет на самолет до Ростова, который на Дону. А там уж рядом.
Во второй половине рабочего дня Денис заскочил к дяде и еле успел его застать: Вячеслав Иванович уже куда-то собирался.
— Чего хотел-то?
— Имею вопрос, товарищ генерал-майор, — сообщил Денис.
— Племяш, я тороплюсь.
— Вижу, — кивнул Денис на оттопыривающийся портфель, в котором, вероятней всего, лежала бутылка коньяка. — К Турецкому?
— У нас с ним важное межведомственное совещание. Говори быстро, что нужно, и проваливай.
— Дядя Слава, что ты вообще думаешь об этом Звягинцеве?
— Ну, — протянул Грязнов-старший, — я его давно знаю… Больше двадцати лет.
— Однако! — удивился Денис.
— Вот именно. И ничего плохого тебе сказать про него не могу. Правда, с середины восьмидесятых мы с ним уж редко пересекались. В те времена у него было веселое прозвище, — усмехнулся Грязнов-старший. — Реаниматор.
— Почему Реаниматор?
— С этим связана целая история. Она произошла еще в брежневские времена, точнее, в самый последний год жизни горячо любимого Леонида Ильича — восемьдесят второй. Тогда было весело! На ночном дежурстве опера нередко закладывали за воротник.
— Серьезно? — усомнился Денис.
— Еще как! Звягинцев тогда только начинал свою карьеру, наверно, лбт двадцать ему было, веселый, компанейский парень…
— Сейчас этого про него не скажешь.
— Всякое с людьми случается. Хотя, может, это он с тобой-такой бука был, а с остальными…
— Может, — кивнул Денис. — Так что там с Реаниматором?
— Пошли, по дороге расскажу. — Они вышли из здания и пошли к служебной автостоянке. — Так вот, все Коле Звягинцеву очень нравилось, да и он всем нравился. Как-то под утро поступило сообщение о трупе. Адрес уже не помню, но это случилось где-то на стыке двух районов, так что покойника какое-то время не могли между собой поделить. Наконец на место происшествия выезжают по одному оперу из каждого района — капитан Грязнов и лейтенант Звягинцев. Капитан Грязнов, заметь, трезвый и злой, — сказал Вячеслав Иванович, — лейтенант Звягинцев, напротив, весьма нетрезвый и веселый. Приезжаем, никого еще нет, ни криминалистов, ни следственной группы. Осторожно ходим по хате, чтобы ничего не задеть, осматриваем место преступления. Покойник был задушен галстуком в собственной квартире. Антиквариат собирал. По-видимому, кое-чего не хватает, потому что в различным местах — на рояле и прочей мебели — остались четкие чистые следы, вокруг которых изрядный слой пыли. Пока я этим занимался, Звягинцев осматривал тело. Ведь первым делом надо удостовериться, что труп действительно труп, а то ведь всякое бывает. Но я. как только вошел и увидел его синюю физиономию, интерес к нему всякий потерял. Я, но не Звягинцев. И что ты думаешь? Он находит у потерпевшего пульс. Значит, антиквар жив!