Вот слякоть, подумала она. Но Соломин каков… Ну, Соломин! Тебе это дорого обойдется!
— Ваше время уже идет, — сказала она. — Павел Семенович прав. Будем считать, что вы у меня на сегодня записаны. До двух часов.
И отключила динамик. Потом посмотрела на себя в огромное зеркало трюмо, лениво поправила волосы. Да, время идет. А она все глубже погружается в этот затягивающий водоворот, хотя все еще надеется выбраться на берег… Она, бывший филолог, любитель великой русской литературы, обнаружившая в себе талант к продажной любви, — теперь она боится, что окажется бездарной в любви бесплатной, не сможет жить нормальной семейной жизнью, рожать детей для мужа. Для себя. А время-то идет. Счетчик стучит, как любит говорить Потап. Могла бы она родить ребенка для него, убийцы и бандита? Он как-то об этом ее попросил. Унизительно просил, жалко глядя в глаза. Чуть не исходил слезой, обещая завязать ради нее и семьи. Она тогда снисходительно усмехнулась и тут же схлопотала по физиономии. И поделом, вообще-то говоря.
Полина потрогала старательно припудренную припухлость на скуле (пару дней пришлось не выходить из дома). Голованов по морде не даст. Этот скорее утопит в своей слюне. Что еще хуже. Тоже обещал на ней жениться, но разводиться не спешит… Она снова усмехнулась, глядя на свое отражение. Неужели тебя на самом деле это волнует: разведется он или нет?
Звонок в дверь — несмелый, короткий — заставил ее лишь повернуть голову в сторону холла. Неохота вставать. А что делать?
Она медленно прошла через одну, другую комнату, осматривая обстановку, словно впервые ее видела. Все это она купила, продавая свое тело. Клиенты приходили к ней все разные, но до чего потом, в постели, были одинаковы, вызывая одно и то же мерзкое ощущение своими липкими, потными, жадными руками и губами. Иногда Полине казалось, что на самом деле это всегда один и тот же пожилой мужик с положением. Пусть где-то там, за пределами ее спальни, чаще всего на экране телевизора, он крутой, популярный и раскрученный, но здесь он всегда жалкий и неуверенный. Здесь с него спадала вся эта рыбья чешуя, и поначалу ее тошнило от запахов дряблого, немолодого и бессильного тела, от его стонов и всхлипов, благодарного лепета и бормотания каких-то несбыточных обещаний.
Потап не такой. В нем есть что-то звериное, пугающее. Именно то, что она еще недавно ожидала увидеть в Соломине.
Она открыла дверь. Голованов тут же постарался проскользнуть в ее квартиру, почти не глядя на хозяйку, как если бы за ним кто-то гнался.
— Ты одна? — спросил он.
— Ты же сказал… — Полина пожала плечами.
И он тут же привлек ее к себе, попытался поцеловать в губы, положил руки на талию, потом руки соскользнули ниже… Полина увидела вблизи его побагровевшее лицо, седые волосы неприятно щекотали щеку. Она отстранилась. Достала сигарету, закурила, хотя знала, что он не выносит запаха дыма.
— Осторожно, испачкаешься помадой. Жена уже привыкла, не задает по этому поводу вопросы?
— Я так скучал, так ждал, так хотел тебя увидеть… А ты?
— Только о тебе и думала, — ответила она, не выпуская сигарету из пальцев. — Может, сначала снимешь обувь? Вон там тапки… Как всегда, на своем месте, ждали тебя… Никто их, кроме тебя, не надевал, не беспокойся.
— А хоть бы и надевал! — бодро отозвался он. — Главное — ты меня ждала…
Она курила и смотрела, как Голованов, покраснев от напряжения и кряхтя, снимал туфли.
— Я могу сделать звонок? — выпрямился наконец он.
— Жене? — усмехнулась Полина и махнула рукой в сторону стильного, под старину, аппарата.
— А что делать… — бормотал он, набирая номер. — Я вынужден обманывать, хотя она, в сущности, неплохой человек и только временами ведет себя как стерва. Но я считаю, незачем до поры нагнетать нездоровую обстановку, нервировать, лучше сразу и честно ей все сказать про наши отношения… Алло! Наталья, это я. Звоню из Думы. Да, пока у нас перерыв, скоро начнется вечернее заседание, просто голова разваливается… Да, все в порядке, в первом чтении уже рассмотрели… Думаю, до семи вечера… — он вопросительно взглянул на Полину, — в крайнем случае до восьми мы управимся. Нет, наша фракция еще не определилась. Сегодня же рассмотрим во втором. Ситуация в стране такова, что нельзя терять ни минуты… Нет, не позже…
На «позже» тебя просто не хватит, подумала Полина. Сказать бы этой дуре в трубку, что все, как всегда, первым чтением и закончится. И ситуация в стране от этого не изменится. Жалко их, этих депутатских жен, которых мужья вывезли из глубинки в столицу, да здесь и бросили — на растерзание шикарным магазинам, парикмахерским салонам, массажным кабинетам и усатым альфонсам. Но есть и такие женушки, что зря времени не теряют, покупают себе дорогих юношей, как норковые шубы, и врут своим мужьям не хуже, чем те врут им. Правда жизни состоит в том, что приходится все время лгать, сказал как-то Соломин, не уточняя, у кого позаимствовал эти слова. И был искренне удивлен, когда Полина назвала автора — Бернарда Шоу…
Голованов сопел в трубку, внимательно слушая последние наставления жены. Полина наблюдала за ним, изрядно скисшим, покрасневшим и вспотевшим, и думала о том, что ей сегодня придется здорово потрудиться, чтобы настроить его сексуальный механизм, изношенный алкоголем и вечной нервотрепкой.
— Как между молотом и наковальней, — пожаловался он, закончив разговор. — Всегда внимательно следит и требует отчета — за что или за кого я голосую. И какие поправки внесены, и какие нужно поддержать, а какие нет. Кого слушать, а к кому прислушиваться. Знала бы ты, что она говорит о руководителе фракции! Мол, этот боров никуда не денется, распустят парламент или нет. Он всегда будет избран и останется в Москве. А ты здесь никому не нужен, тебе возвращаться в серый и грязный Барнаул и отвечать на вопросы и претензии избирателей, которые и не подумают выдвинуть тебя вновь…
Голованов разделся до трусов, представ перед Полиной жалким хиляком. От него несло именно депутатским потом, который Полина всегда могла отличить от запаха пота простого избирателя.
— Потом расскажешь, — произнесла она с материнской улыбкой. — Ложись на живот. И успокойся. Для начала забудь о внесенных вашей фракцией поправках к законопроекту о бюджете на будущий год. Думай обо мне.
— Я о тебе всегда думаю, — тоскливо проговорил он, послушно ложась на простыню. В его тоне слышался упрек: ты, мол, мне еще ни разу таких слов не сказала.
Полина тщательно смазала ему спину фирменной мазью, изготовленной по рецепту своей собственной бабки. Сначала Полина смеялась, узнав, что у дедушки от этой мази плоть становилась на взвод, как у боевого петуха, попавшего в новый для него курятник. Бабка перестала пользовать деда, как только увидела, что он не пропускает ни одной молодухи в деревне. Она рассказывала об этом хохоча, будто о чем-то самом приятном и светлом в своей нелегкой жизни.
Впрочем, далеко не всем — Полина не раз убеждалась в этом — чудодейственная мазь помогала. Иногда был нужен еще и массаж, а уж это она умела, как никто другой.