Экскурсовод расцвела майской розой, затем посерьезнела и продолжила:
— Началось военное лихолетье. Фашистские самолеты начали бомбить Львов уже 22 июня 1941 года…
Американец задумался и ушел в свои мысли так глубоко, что даже настырный парнишка не задавал ему вопросов. Только поглядывал искоса да молча всунул ладонь в его руку. Тот тихонько пожал ее, благодарно взглянул на мальчика.
— …А сейчас, товарищи, мы сядем в автобус. В комфортабельный экскурсионный автобус Львовского завода. Наши автобусы, как вы знаете, перевозят пассажиров во всех городах нашей необъятной Родины. Нам предстоит обзорная экскурсия по городу, а затем отправимся в Ужгород с остановкой в поселке Дубровицы. Прошу в автобус, товарищи!
Экскурсовод подошла к дверям, понизив голос, сказала:
— И прошу вас, товарищи, не занимать передний ряд! Это места для иностранцев!
Люди ломанулись в автобус, активно работая локтями.
— Я прошу вас, товарищи, ведите себя прилично! Места всем хватит! Среди нас иностранцы, не позорьтесь, — шипела экскурсовод сквозь приклеенную улыбку.
Американцы вошли в салон последними. Единственные свободные места оказались в первом ряду слева. Справа, через проход, села экскурсовод. Мальчик обернулся. Сзади улыбался серый мужчина. Мальчишка хмыкнул и отвернулся. Пшеничного цвета затылок с веселым хохолком торчал перед глазами.
«Гаденыш, — снова подумал мужчина. — Экая мерзкая ухмылка. И вообще. Ехали бы они отдельно, как положено. С атташе по культуре, на автомобиле с „жучками“. Нет, видите ли, наш иностранный гость захотел посетить Закарпатье рядовым туристом! Окунуться в народные массы, так сказать! Переводчик им не нужен, они изучили русский из любви к нашей стране. Током бы его шмальнуть да выяснить, откуда у него любовь к нашей стране. Нельзя. Макс Холинер, борец за мир, выступал против войны во Вьетнаме и т. д. и т. п. И министр культуры от него без ума. Это-то понятно. Какая барыня ни будь, а все равно ее.»
Мужчина вздрогнул, испугавшись своих мыслей, и вытаращился на сидевших перед ним подопечных.
Макс Холинер, кивая на улицы и дома, говорил парнишке: «Запомни вот этот перекресток, вот эту улицу, вот этот дом. Потом я расскажу тебе».
«Дома, положим, все были хороши, Львов славится своей архитектурой. Да и улицы — чистые, ухоженные, засаженные вязами, тополями, липами, каштанами. Красивый город, ничего не скажешь. Но что он, американская морда, может об этом рассказать-то? Вот что интересно! Нужно будет вставить эти его слова в отчет!» — отметил про себя серый мужчина.
— Мы находимся на Холме Славы, дорогие товарищи, — доложила экскурсовод. — Прошу выйти из автобуса. Мы подойдем поближе к дорогим могилам.
Туристы лениво выбирались из автобуса, тянулись длинной цепочкой к монументу, посвященному героям войны.
— Поживее, товарищи! У нас обширная программа! И не бросайте бумажки на землю! — досадовала на туристов экскурсовод. Что у нас за люди? Еле живые, ей-богу. То ли дело американцы — первыми подошли, остановились так культурно. Ничего не жуют, ничего не бросают. Она вздохнула и заговорила, текст соскакивал с накрашенных губ гладкими горошинами:
— Холм Славы расположен на склоне горы, отсюда, как вы можете убедиться, виден весь Львов. Здесь захоронены воины и партизаны, павшие в борьбе за освобождение Львовщины от немецко-фашистских захватчиков. Здесь захоронены двадцать шесть героев
Советсвого Союза. Монумент, посвященный их памяти, расположен в центре Холма. Вы можете самостоятельно осмотреть надгробия. Через пятнадцать минут жду вас, товарищи!
Экскурсовод направилась к автобусу, почти тотчас следом за ней потянулись остальные. Пятнадцать минут экскурсанты смотрели из своих кресел, как пара иностранцев обходила каждое надгробие. Мужчина внимательно рассматривал надписи, мальчик шел рядом и был на удивление серьезен. Следом, в отрыве на два шага, плелся невыразительный человек в сером.
— Вот видите, товарищи, какой неподдельный интерес проявляют иностранные граждане к нашей истории, к нашим святыням! — не удержалась, укорила соотечественников экскурсовод.
— Так они в первый раз. А нам на каждой экскурсии эти «холмы» смотреть… Обсмотрелись уж, — ответил кто-то из задних рядов.
— Вы потише! И поосторожнее, — заметил чей-то немолодой голос.
— Да ладно.
— Молодой еще. — вздохнул тот же голос.
Но вот все расселись по местам, автобус выехал за пределы города, экскурсовод бодро продолжала:
— Коммунистическая партия и Советское правительство постоянно проявляют заботу о всестороннем развитии советского человека. Сокращенный рабочий день позволяет труженикам Львова больше времени уделять культурному отдыху, в частности туризму. И сейчас мы с вами проедем одним из туристических маршрутов, дорогой на Ужгород. Первая остановка в поселке Дубровицы, который попал в анналы истории края сразу после окончания Великой Отечественной войны.
ИЮНЬ 1977, Дубровицы
Едва автобус выехал за городскую окраину, американец буквально приклеился к окну. «Чего он там увидел? — недоумевал серый мужчина. — Леса, поля и горы, как говорится.»
Они проехали около километра, вдруг иностранец тихо вскрикнул и сжал руку мальчика. Они оба смотрели теперь на поляну, едва закрытую от дороги высокими березами. Сквозь белые стволы просвечивала высокая трава и белые ромашки, орешник по окоему.
Да что это он так взвился? Надо будет отметить в отчете! И вообще смотреть за ним в оба!
Но борец за мир как будто почувствовал напряженное внимание сзади и никаких признаков волнения больше не подавал.
Автобус остановился на небольшой круглой площади перед выбеленной хатой. На стене, обращенной к дороге, была прибита дощечка. Под стеклом значилась надпись: «Дубровицкий сельсовет».
— Выходите, товарищи, — пригласила экскурсовод. — Встаньте вокруг меня. Вот так, хорошо, — удовлетворенно сказала она, отметив, что догадливые сограждане пропустили иностранцев вперед. И серого мужчину, разумеется.
— Итак, представим себе лето сорок пятого года. Июль месяц. Над головой сияет мирное небо. Представим себе разоренное войной село Дубровицы, где основное население вдовы, дети да старики. Есть в этом селе председатель сельсовета Мирослав Ковальский. Трудно было угадать в этом добропорядочном советском служащем опытного и опасного врага — руководителя подпольной диверсионной группы, немца Курта Домб-ровски. Эта группа держала в страхе весь Львов и окрестности. Взрывы, грабежи, убийства военнослужащих, партийных и советских работников — в общем, работа, направленная на дестабилизацию только начавшей налаживаться жизни.
Верным помощником Домбровски был Рудольф Зингер, который обосновался здесь же под видом демобилизованного солдата, Анджея Стронского. Враги задумали страшное: приближался праздник, посвященный Великой Победе, который должен был состояться во Львове, на стадионе, где теперь разбит парк, мы его проезжали, товарищи. Итак, близился день праздника, весь город должен был быть на стадионе. Люди собирались прийти семьями, планировались выступления физкультурников и артистов. Всего этого могло не быть, праздник мог обернуться большой бедой. Если бы не прозорливость и отвага трех простых людей: восемнадцатилетней Оксаны Швыдкой, тридцатилетней Марии Гощинской и Козьмы Шмакова, пятидесятилетнего охотника. Он первый заподозрил в председателе и его приспешнике опасных врагов. И поделился своими подозрениями с Марией и Оксаной.