Плетнев улыбнулся, ощутив внутренний подъем: ну наконец-то в ее разговорах мелькнула хотя бы одна фамилия, да еще и знакомая: Вадим Алексеевич Зарусский был настолько известным кинорежиссером, что даже Плетнев, практически не интересовавшийся кино, о нем слышал. Получается, что есть очень большая вероятность выйти на след неуловимого Дэна через него? Похоже на бред, но Антон не ослышался, а аппаратура к тому же записала упоминание о Дэне, да еще в сочетании со словом «шантаж», в разговоре с кем-то явно из его окружения…
Сгоравший от нетерпения оперативник вновь набрал номер Макса и, не обращая внимания на его недовольный тон, по собственной инициативе ссылаясь на авторитет Турецкого, попросил того срочно скачать к его приезду в «Глорию» хотя бы самые общие сведения о знаменитом режиссере.
Спустя час сердитый Макс вручил ему небольшую распечатку. Внимательно вчитавшись в текст, Антон Плетнев слегка присвистнул…
Зарусский Вадим Алексеевич — все его звания и награды, перечисление которых заняло более чем половину страницы, — был женат на актрисе не менее знаменитой, чем он сам, Анне Владимировне Калявиной. Супруги прожили вместе около четверти века, этот брак принес по крайней мере один реальный плод — не считая все тех же наград за картины, в которых жена режиссера, разумеется, снималась неизменно: у знаменитой пары имелся сын — Зарусский Денис Вадимович, 1982 года рождения…
— Чертовщина какая-то… — пробормотал Плетнев и с тоской покосился на пустующий в данный момент кабинет, где сидел Турецкий. — Это что же получается? Бандюк наш — сыночек знаменитой парочки? А звонила Дарья, что же, его мамаше?
Наступил момент, когда полученную информацию следовало обсудить с Александром Борисовичем, заодно объяснив ему, почему Антону дальнейшая слежка в этот день за Дарьей Андреевной показалась бессмысленной: перед тем, как отправиться в «Глорию», Антон проводил дамочку до ее подъезда, у той был настолько утомленный вид, что никаких сомнений — наверняка она отправилась спать… Конечно, за самоуправство Турецкий ему наверняка выговорит, однако и не оценить полученную благодаря этому информацию тоже не может…
— Не знаешь, когда Саша будет? — поинтересовался Плетнев у Макса. И, получив в ответ косой взгляд, пожатие плечами и молчание, вздохнул и потащился к лестнице, ведущей из комнаты компьютерщика. Придется звонить Турецкому и докладывать по телефону, а сделать это, находясь в берлоге Макса, невозможно: мобильная связь здесь блокировалась.
— Что ж это вы, милейший, с таким прошлым — и в санитары? — Профессор прищурился и неодобрительно поглядел на Филиппа Агеева, сидевшего напротив него с другой стороны рабочего стола доктора.
Филя слегка пожал плечами и постарался изобразить на физиономии глубокую печаль. Видимо, это ему удалось, поскольку Владимир Кириллович, уже минут пять пытавший его с упорством и дотошностью профессионального следователя, прекратил свое исследование трудовой биографии «санитара».
— Ну хорошо. — Он секунду пожевал тонкими бескровными губами. — В общем и целом вы нам, пожалуй, подходите… Да и характеризует вас доктор Пушкин хорошо… Кстати, я с ним немного знаком, так что есть возможность при случае переговорить… Вы ведь пять лет у него работали? Странно, что решили уйти, платят там очень неплохо…
Видимо, это был последний пробный камень тотального допроса, но Филя к нему готовился заранее:
— Мы с женой переехали в ваш район. — Он посмотрел на Хабарова честными, чистыми очами. — А ездить отсюда в госпиталь на моей развалюхе… Неудобно, словом.
— Понимаю-понимаю… — задумчиво произнес профессор. — Что ж… Должен предупредить, что обязанностей у вас тут будет больше, чем в госпитале, а к дисциплине мы относимся даже серьезнее, чем военные.
— Меня это не смущает, я вообще-то совсем не пью. — Агеев изобразил смущение.
— Я имел в виду другое, — поморщился Хабаров. — У нас очень сложный контингент больных… Для многих их диагноз по-прежнему звучит как приговор, хотя на самом деле это не так. Для чего нам нужен именно санитар, а не еще одна медсестра? Из-за особенностей некоторых процедур из числа получаемых пациентами: после одной из них, в частности, больной находится под наркозом, и его необходимо крайне осторожно доставить в палату… Женщина не может справиться с этим физически. Это понятно?
Агеев молча кивнул. А профессор в очередной раз с сомнением окинул взглядом Филины плечи: Агеев производил впечатление довольно хрупкого человека. Ту силу, которой он обладал реально, заподозрить в нем было на первый взгляд трудно.
— На самом деле, — улыбнулся оперативник, — я далеко не слабак, жилистый к тому же… Хотите докажу?
— То есть? — Хабаров удивленно поднял брови. А Филипп, быстро оглядевшись в довольно просторном кабинете профессора, поднялся, подошел к не самому большому, но и далеко не маленькому холодильнику, стоявшему в дальнем углу, и, примерившись на глазок, наклонился и… в следующую секунду, обхватив его руками, довольно легко оторвал от пола…
— Ну и ну! — не удержался профессор, а Филя с удовольствием отметил, что глаза у доктора явно полезли на лоб. — Никогда бы не подумал, что вы на такое способны…
— Говорю же, я жилистый… — пробормотал Агеев и смущенно вернулся на место. И чтобы не дать Хабарову придумать следующий повод для сомнений, поинтересовался: — Вы говорили, больные сложные… Значит, капризные? Но и у нас в госпитале тоже…
— Дело не в этом, — покачал головой доктор. — Просто с ними нельзя обращаться так, чтобы они чувствовали себя безнадежными: как раз излишним капризам потакать не надо, оставаясь при этом вежливым… Сейчас вы отправитесь к старшей медсестре, и она познакомит вас с вашими обязанностями более детально. А у меня, извините, времени уже почти нет.
— Странно, что вы вообще сами меня на работу берете, — улыбнулся Филя. — Помню, в госпитале меня брала на работу медсестра, а главврач вообще только через год, наверное, запомнил, как меня зовут…
Хабаров секунду поколебался, потом бросил на «санитара» испытующий взгляд и, наконец, решил отделаться краткой и постороннему человеку наверняка непонятной фразой:
— У нас сейчас несколько особые обстоятельства… Впрочем, вас и ваших обязанностей это ни в коей мере не касается.
Агеев покорно кивнул и поднялся с места, вопросительно поглядев на Хабарова, не подозревавшего о том, в какой степени новенького сотрудника на самом деле упомянутые им обстоятельства как раз и касаются.
— Документы отдадите моему секретарю, она все оформит, а заодно скажет, где найти Любовь Андреевну… Нашу старшую медсестру и вашу непосредственную начальницу зовут Галкина Любовь Андреевна. Всего вам доброго, Филипп… — профессор слегка запнулся и опустил глаза в агеевские документы, еще лежавшие перед ним на столе.
— Просто Филипп, — поспешно сказал тот. И, подумав, добавил: — Не привык я с отчеством-то…
Уже выходя из кабинета, он едва не столкнулся с белокурым, ясноглазым господином в докторской шапочке и хирургическом халате, похожим на сильно повзрослевшего купидончика, моментально признав в нем по описанию Щербака Субботина. Филя не ошибся.