А, с другой стороны, он понимал, что не смог бы, даже если бы и очень захотел, вырваться из этой ситуации. Обстоятельства оказались сильнее, да и самого чувства вины, в сущности, не было. Руководящий принцип — помогай женщине! — вполне устраивал и успокаивал его самолюбие. И, к тому же, он четко осознавал, что и сам готов любить бесконечно, причем по-настоящему, — жарко и почти отрешенно, и обеих сестер, и Альку, будь она неладна, и собственную жену, без которой как-то не мыслил уже своей жизни. Противоречия? А куда без них? Но другой вопрос: а куда с ними? Как там сказано у Омара Хайяма? «Так и живем под сводом голубым — полубезбожники и полумусульмане…» Значит, единственное, что ему остается, это жить, любя всех и все, что тебя окружает… Делать добро. Не приносить зла. Сострадать, когда любимым горько. Утешать, если они мечтают об утешении. И, конечно же, любить — безотчетно и отрешенно. Вот как только Ирка на это посмотрит?.. Но ведь ей можно и не говорить, чтобы не расстраивать жену понапрасну. Скажем так: ложь во спасение. И такое бывает необходимо.
А потом — явилась спасительная мысль — как можно отказать прекрасной валькирии? Он и не собирался отказывать, в будущем…
Но самое главное, что дал вчерашний день, как ни странно, заключалось в том, что Валя действительно успокоилась, пришла в норму и стала трезво мыслить по поводу дальнейшей жизни. Маму надо забирать в Москву. Катюшка, с ее талантами, вполне могла бы работать на центральном телевидении. Надо только все детально обдумать. Ну, а пока приходится заниматься и печальным делом. Спасибо, Саша помогает, сам все делает. Вот закончится и… А что будет после «и», она, примерно, догадывалась… Всю свою нежность и благодарность Саше она могла бы выразить только здесь, — в Москве ее чувствам места не будет. Значит, и следует поторопиться, тем более что сама слышала от него в трижды распроклятом гараже, где сердца их бухали, почти заглушая его прерывистый шепот: «Живое — живым, любимая моя… Успокойся, все у нас впереди…» Вот и не верь ему после этого!.. А его светлый и любящий взгляд утром? Да чего она себе голову морочит, они ведь и дышали в унисон, а уж куда дальше?..
Растворяясь в ожидаемом блаженстве и размышляя только о Саше, Валентина как-то и не заметила, что стала думать о Гере уже не в прошедшем, а словно в давно прошедшем времени. Да, остались определенные заботы, но их теперь немного, и уже начинается другая жизнь, и думать надо о ней. И, кстати, острое чувство мести, которое Валя поначалу испытывала к тем, кто убил ее мужа, как-то неожиданно притупилось. Она и сама не заметила, что и к убийству тоже стала относиться, как к давно прошедшему событию, этакий немецкий плюсквамперфект. Наверное, поэтому она и не придала особого значения появлению тех, кому запросто, услышав звонок и даже не спрашивая, «кто», открыла дверь.
Вошли двое молодых парней, обоим было лет под тридцать. В куртках и спортивных шароварах, коротко стриженые, рожи тупые. Первый небрежно отодвинул ее в сторону и прошел в комнату, а второй закрыл дверь и встал возле нее.
— Иди сюда! — крикнул первый. — А ты уйди! — махнул он рукой матери, выглянувшей из кухни. — Ну, я кому приказал, старая б…? — Он толкнул женщину на кухню и рывком закрыл дверь. — Где ты прячешь документы своего покойника?
Валя неожиданно для себя обрела спокойствие.
— Ничего я не прячу. Следователь Турецкий нашел какие-то документы в гараже и увез с собой. А какие они и о чем, я не знаю.
— А чего он тут, у тебя делал? Он что, твой…? — парень грязно выругался. — Тебя всю ночь…? — он захохотал. — Или не захотел? А может, это ты не дала? Так мы сейчас узнаем, почему он не захотел. Тебе понравится! А бабку твою пришьем, чтоб не воняла!
— Он — друг моего покойного мужа, которого вы застрелили, — почти теряя сознание, едва слышно проговорила Валя.
— Ну, положим, не застрелили, — осклабился парень, — он сам дуба дал в клинике. А где этот твой… документы держит?
— Да откуда же я могу знать? Меня и муж никогда в свою работу не посвящал. А Турецкий — тем более. Он хоронить мужа мне помогает. А если хотите знать, спросите у него.
— Есть номер его «трубы»? — он кивнул на мобильник, лежащий на столе. — Вызывай!
Валя взяла телефонную трубку и нажала на «единичку». Александр немедленно отозвался:
— Что случилось?
— Тут двое бандитов…
— Ну, ты! — рявкнул парень.
— Ты сам слышишь, — продолжила Валя.
— Как они попали? — едва сдерживая себя, сквозь зубы, в ярости процедил Турецкий.
— Позвонили, я открыла дверь…
— Но я же умолял вас! — проревел Александр.
— Поздно теперь, — отрешенно ответила Валя.
— Чего им надо от вас? — тяжелым голосом спросил Турецкий.
— Требуют какие-то документы. Угрожают изнасиловать, наверное, убьют…
— Значит, так, ничего не бойся, ни-че-го! А я уже еду. Передай ему трубку. И не бойся! — выкрикнул Александр.
— Ну? — парень взял трубку. — Где бумаги, следак? А то мы сейчас исполним то, что твоя… просит, сечешь?
— Слушай меня, — жестко начал Турецкий. — Я не знаю твоего «погоняла», и знать не хочу. Ты сейчас же позвонишь своему полковнику, или тому, кто вас послал, и скажешь, что я прилетел сюда для того, чтобы посадить Краева. А он должен знать, что слов на ветер я никогда не бросаю, и все свои дела всегда довожу до суда. Еще передай, что я готов с ним встретиться в любое время. И последнее. Если я в течение ближайших пяти минут застану вас в квартире, я лично перестреляю вас, как поганых собак! Я — профессионал, а не как вы — дешевки! Стрелки говенные! И если с женщин упадет хоть волос, я с вас шкуры сдеру и расстелю на набережной, чтоб прохожие ноги о них вытирали. А номерок с вашей «бехи» я уже «срисовал». Все, время пошло!
Турецкому нечего было уже терять, и он пошел «ва-банк». Что ж, не он, так, значит, другой возьмет Краева за яйца. В конце концов, он же не обещал Косте сажать полковника. А кто преступники, и так ясно. Успеть бы только… И он мчался, толчками сердца подгоняя машину, которая скользила стертыми шинами по невысохшей еще мостовой. Только бы успеть!..
А парень швырнул трубку на стол и достал свой мобильник. Поглядев на женщину, хмыкнул и вышел в прихожую. Там и поговорил о чем-то с тем, кто их послал сюда. И вернулся в комнату. Достал из кармана бумажный сверток и швырнул на стол.
— Вот, приказано передать «бабки», а ты, как закопаешь своего, немедленно сматывайся отсюда, и чтоб больше не появлялась! И… «следака» забери отсюда! Усекла?
Валя подавленно молчала.
— Усекла, сучка? — грозно прикрикнул парень.
— Усекла… — покорно кивнула Валентина и опустила голову. Почувствовала, как трудно стало дышать, провела ладонью по мокрому лбу.
Ни слова больше не говоря, парень вышел в прихожую, и Валя услышала, как там оглушительно — так ей показалось — хлопнула дверь. И в квартире настала мертвая тишина.