— Вот этот, — показал Дронго. — На автобусах висят таблички. Вы их просто отсюда не видите.
— Очень хорошо, — сказал Кобден. — Вы тоже делегат? Я Франклин Кобден из Филадельфии. А вы откуда?
Дронго также представился, назвав свои имя и фамилию, и добавил:
— Я из Баку.
— Никогда у вас не был, — заинтересовалcя Кобден, — но слышал, что у вас много нефти. Это верно? Ваша страна, должно быть, очень богатая?
— Насчет нефти все правильно, насчет страны, к сожалению, нет. Нефть не всегда приносит счастье, мистер Кобден. Это как проклятье народа, у которого она есть. Ни одна страна, имеющая дармовую нефть, ничего другого не дала миру. Более того, она обречена на стагнацию и проедание доходов от продажи природных запасов.
— Вы так думаете? — удивился Кобден. — Очень интересно.
— Уверен в этом. Посмотрите сами. Все арабские страны, продающие нефть, живут только за счет этого богатства. Они ничего не производят, не пытаются даже наладить собственное производство. В Нигерии, Колумбии, Мексике тоже не очень развивают другие отрасли. Даже в Норвегии заметна определенная стагнация при высоком уровне жизни. Правда, в некоторых странах хотя бы умно распорядились нефтяными деньгами, создав фонды для своих народов.
— У вас распорядились иначе?
— У нас нефть не являемся достоянием народа, — грустно улыбнулся Дронго, — поэтому мы не можем считаться богатой страной. Богатство страны определяется не запасами нефти и доходами, которые она приносит, а благосостоянием собственных граждан. Поэтому Норвегия опережает в рейтинге человеческого развития даже Соединенные Штаты. Разве вы этого не знаете?
— Слышал об этом, — согласился Кобден. — Вам не говорили, что вы высказываете опасные мысли для официального делегата своей страны?
— У нас достаточно демократический режим, чтобы я мог позволить себе любые высказывания, — улыбнулся Дронго. — И вообще, я — независимый эксперт, поэтому могу излагать собственные взгляды так, как мне нравится.
— Полностью независимых людей не бывает, — назидательно произнес Кобден. — Иногда нам только кажется, что мы независимы. Мы все в той или иной мере зависимы от разных обстоятельств и от собственных государств.
— Вы тоже? — поинтересовался Дронго.
Кобден широко улыбнулся, ему понравился вопрос.
— Вы хорошо говорите по-английски, — похвалил он собеседника, — такое ощущение, что вы стажировались в Англии. — И лишь после комплимента ответил: — Да, и я тоже. Думаете, я родился со своими деньгами? Вы знаете, чем я занимаюсь?
— Слышал.
— Я заработал свой первый миллион только в пятьдесят лет. А прежде чем его заработать, много ездил по миру, не всегда был успешен и удачлив, даже работал на наше ЦРУ. Не удивляйтесь, это написано в моей биографии, и я не стесняюсь этого факта. А потом вышел на пенсию и решил зарабатывать деньги. В конце восьмидесятых в Восточной Европе произошли бурные перемены, и моя фирма начала поставки дешевых лекарств в Польшу, Венгрию, Чехословакию. Вот тогда я и сделал свой капитал.
— Вы работали в ЦРУ? — переспросил Дронго.
— Восемь лет, — гордо ответил Кобден, — разве я могу сказать, что полностью независим? Прошлое иногда напоминает о себе даже сейчас. Не говоря уже о моей новой, нынешней зависимости. Легче заработать миллион, чем его сохранить, — это общеизвестная истина у нас в Америке.
Дронго улыбнулся. Ему импонировал этот энергичный тип с таким рациональным взглядом на жизнь.
— Я видел вас с очень красивой женщиной, — неожиданно сказал Кобден, — и еще подумал тогда, что вы итальянец. Только итальянцы и французы могут с первого дня начать охоту за самой красивой женщиной на конгрессе. Сожалею, что не успел заметить ее первым. Иначе попытался бы отбить ее у вас.
— Вы тоже не промах, — ответил в тон миллиардеру Дронго. — И я видел вас с очень красивой женщиной. Во всяком случае, Эстелла Велозу ничуть не уступает сеньоре Машаду. И тоже подумал: парень-то, видать, из тех, кто своего не упустит.
Мужчины рассмеялись, довольные друг другом.
— Между прочим, она подруга вашей знакомой, — миролюбиво заметил Кобден. — Действительно красивая женщина. Работает в организационном штабе на нашем конгрессе, а раньше я ее не видел. Знаете что? Хотя я старше вас лет на тридцать, но все равно предлагаю устроить совместный ужин на четверых. Я все беру на себя. Как вы к этому отнесетесь? Завтра, у меня в отеле «Ди Лапа»?
— Прекрасно, — согласился Дронго, — только обещайте не отбивать мою даму, иначе я побоюсь к вам приехать.
— Слово джентльмена! — Кобден протянул ему руку.
Делегаты, собравшиеся в поездку, начали садиться в автобус. Кобден полез первым. И место занял в первом ряду, ни секунды не сомневаясь, что именно здесь он должен сидеть. Как только по ступенькам поднялся Дронго, он сразу же предложил ему сесть рядом с собой. Чуть поколебавшись, тот согласился. Конечно, ему было бы приятнее ехать с Зулмирой, но не хотелось обижать старика. Через некоторое время в автобус поднялись Зулмира и Эстелла. Увидев Дронго, сидящего в первом ряду с несчастным видом, подруги прыснули от смеха. Выбрав кресла в пятом ряду, они уселись вместе и принялись обсуждать пару Дронго — Кобден. До слуха Дронго доносились их насмешливые замечания. Эстелла предположила, что он хочет добиться финансирования фармацевтической промышленности в своей стране и потому решил подружиться с мистером Франклином Кобденом.
— Кажется, эти дамочки смеются над нами, — в благодушном настроении заметил Кобден. У старика оказался идеальный слух.
Вошедший в салон Чжан Цзинь, увидев Дронго, на секунду замер, затем коротко кивнул, словно старому знакомому, и поспешил в конец автобуса. Мимо Дронго прошли еще несколько поднявшихся в автобус человек. На одного он обратил особое внимание. Этот делегат удивительно походил по описанию на «Сервала». Ему было под шестьдесят, он имел крупную голову, широкие плечи, глубоко посаженные глаза. На подбородке были заметны следы пластической операции. Незнакомец прошел в конец салона и занял место рядом с Чжан Цзинем.
Итальянского делегата Паоло Россетти, прошедшего мимо Дронго, трудно было спутать с кем-то другим. Поднявшись в автобус, он сразу же отпустил парочку комплиментов сеньорам Машаду и Велозу, поздоровался с кем-то из сидевших на последних рядах, громко прокричав приветствие на английском языке с итальянским акцентом, и наконец уселся на свободное место у окна. Россетти был мужчиной лет пятидесяти, среднего роста, лысым, с подвижным круглым лицом и крупным носом с горбинкой. Его активность и жизнерадостность бросались в глаза и даже передавались соседям. На роль «Сервала» он явно не годился.