Люди подались в стороны, пропуская одышливого толстяка в отороченной затертыми бобровыми шкурками мантии нараспашку. Четырехугольная шапка сползла на затылок, но он не замечал этого. Трясущийся, от взгляда на засохшие потеки крови на чепраках коней бургомистр еле смог выдавить из себя нелепый вопрос:
– Как дела у принца? – вопрос завис в воздухе.
– Хорошо, – шевельнулись в ответ пересохшие от солнца губы Гойко, чуть дрогнуло запыленное лицо. – Передай своим горожанам, кронпринц Альберт выиграл этот бой.
– Выиграл… – Вспотевшая от волнения ряха градоначальника облегченно скривилась.
Бургомистр ойкнул, откинутый в сторону крепкой, жилистой рукой. Высокий, с полощущими по груди пышными усами, худой воин подошел к Гойко.
– Где сам принц, гонец? – внимательные черные глаза уставились в его лицо. – Я спрашиваю, где он? Жив?
– Был жив, капитан Эстольд, – Гойко моргнул. – Был жив… Мне надо скакать дальше.
Командир воинов-пограничников пригляделся к гонцу:
– Господь мой Яр! Ты, что ли, Гойко Медвежонок?
– Я, господин капитан.
– Да постой же ты. Расскажи, что да как было?
– Не могу. Готовьтесь, капитан, и уводите оставшихся гражданских, нечего им здесь делать… Не дадите людей в дорогу?
– Нет, – капитан покачал головой. – У меня их тут хрен да маленько, Медвежонок.
– Ладно, господин капитан, удачи вам. – Гойко ударил нового коня по бокам, и тот с места рванул вперед, неся бешеного всадника дальше, на север.
Остался позади пограничный городок. Широкая дорога вела все дальше и дальше, мелькали кусты по краям дороги, начали появляться первые признаки близких лесов, которые вплотную должны были обступить дорогу завтра. На ночь ему пришлось остановиться посреди поля, для того чтобы передохнули кони. Да и самому надо было хоть немного отдохнуть. Несмотря на привычку к скачке, тело ломило. Отбитый зад саднил и требовал отдыха, бедра налились тяжелой болью в сведенных мышцах.
Гойко отошел в сторону от дороги. Насобирал хвороста в небольшой рощице. Там же нашел маленький родничок, умылся, наполнил мех. Водил коней, остужая, внимательно слушал запасного. Долго и старательно вытирал и только потом напоил коней. Осмотрел обоих, проверил подковы. Новый уже начал сдавать, а упрямец Быстрый все никак не показывал усталости. Гойко пожевал сушеного мяса и сухарь, не забыв о конях и насыпав овса в торбы. Костерок прогорел и начал затухать, Гойко закутался в теплый плащ, снятый с седла Быстрого, и моментально заснул.
Лишь забрезжил рассвет, он проснулся. Сборы много времени не заняли, и вскоре он опять несся по твердой, похожей на камень полосе, ведущей его к цели.
Путника он заметил издалека. Высокий и крепкий, не сгорбленный от старости, седой, как лунь, дед бодро вышагивал по дороге, меряя лиги с помощью своих двоих да большого посоха из ясеня, крепко сжатого в правой руке. Догнав его, он решил спросить про заставы, которые должны были попасться на пути, но которых Гойко и в глаза не видел. Перегнувшись с седла, чтобы выказать уважение к возрасту, гонец усмотрел лицо, изборожденное морщинами. На лице обнаружилась повязка через левый глаз и пыль. Такая же, как на длинных сивых космах, перетянутых на лбу тесьмой, аккуратно подстриженных усах с бородкой, запыленных до абсолютной мышиной серости.
Дед был одет в удобные и свободные штаны, рубашку и полукафтанье, обут в удобнейшие, низкие сапоги, а на плечах его свободно висел незаменимый для дальнего пути плащ с капюшоном. Все это, включая мешок за плечами, также было покрыто густейшим слоем дорожной пыли. Стоял престарелый путешественник, перенеся вес на левую ногу, занимая опять же удобнейшую позицию для обороны, а правая рука уже лежала на рукояти большого боевого ножа, висевшего на левом бедре.
«Тертый дед, – подумалось Гойко, – не иначе имеет большой опыт дальних прогулок пешком». Он протянул вперед раскрытые ладони, показывая, что оружия в них нет. Дед внимательно осмотрел его недобрым взглядом уцелевшего глаза, задержав его на мече, но руку с ножа убрал. Позу, правда, менять явно не собирался.
– Добрый день, дедушка, – Гойко поморщился: пересохшие губы не выдержали и треснули, – далек ли путь лежит?
– Да уж не дальше, небось, чем у тебя. И тебе добрый путь, – дед усмехнулся, – внучек…
– А что, почтенный, не встречались тебе по дороге заставы? – Гойко пытливо посмотрел на путника. – Давно скачу, ни одной не встретил.
Дед малость помолчал, обдумывая ответ:
– Видел я пару-другую засранцев, которые меня чуть не сбили, когда драпали на север. – Он усмехнулся в усы. – С кокардами нессарских волонтеров, ты это про них, что ли?
– И давно драпали?
– Да уже дня два тому. Слухами земля полнится, поговаривали, что тьма-тьмущая степняков на Нессар прет, вот, наверное, парни и перепугались.
Гойко огорченно поморщился. Дед, судя по всему, говорил правду, и надеяться на помощь застав не приходилось. Он сглупил, не добившись людей у капитана Эстольда. Простой проезд по дорогам Нессара недавно стал большой проблемой. Кучки дезертировавших наемников, разбойничьи банды и шайки в последнее время стали проклятьем большаков. Не хватало ему попасть на такую вот неприятность, этим бандитам, без роду и племени, все равно кого резать, не посмотрят, в форме он или нет. Гойко надеялся взять провожатых на заставе, а застав-то, оказывается, и днем с огнем не сыскать.
– Спасибо, дед, хоть правду сказал. Доброго пути, да осветит тебя великий Яр.
– И тебе того же, лети, как на крыльях, – дед чуть замолчал, но тут же продолжил: – И пусть ветер поможет тебе, гонец…
Гойко тронул коня ногами и рванул вперед, не забыв оглянуться. Пусть встречный сказал слова, которые должны оберегать его как гонца, но мало ли кем мог оказаться этот дед на самом деле. Тот стоял, подняв вверх правую руку, и дружелюбно смотрел ему вслед. «Доброго пути тебе, – подумалось ему еще раз, – как знать, может, доведется увидеться и еще».
С такими мыслями Гойко въехал под кроны зеленых дубов начинающегося леса. Если бы он мог знать, как здорово ошибся в собственных мыслях.
Боран и Борен, братья-близнецы, сидели на поваленном дереве, почесываясь от донимающих вшей. Им было скучно, парни давно отоспались на неделю вперед и жаждали дела. Точили и правили вытянутые в небольшую плавную дугу лезвия сабель, подтрунивали друг над другом. Больше было не над кем. Косой и Веселый ушли в дозор, командира задевать было чревато, а Стефана они откровенно опасались. Сидели, зевали, развлекались игрой в ножички и детскими считалочками с весьма туповатыми словами:
Выполз рыцарь из тумана,
Вынул что-то из кармана…
Буду мучить, буду бить,
Лишь бы мне тебя допить…
Стефан Вырви-зуб правил топор, пользуясь точилом. Зачем он это делал, доводя кромку до бритвенной остроты, никто не понимал. Но вмешиваться в дела бородача было себе дороже. Раз делает что-то, значит, так надо. Стефан прел в своей почти никогда не снимаемой бригандине, потел, но не сдавался. Точильный камень вжикал взад-вперед, солнце играло лучами на блестящей кромке, Стефан сопел. Близнецы перестали заниматься оружием и заткнулись, заскучав. Косой Заяц и Веселый торчали над дорогой, примостившись на ветках большого карагача.