Они вернулись на площадь с пакетами. На лобовом стекле железного коня была квитанция – штраф за неправильную парковку. Рядом стояла официантка из кафе. Мистер Линн перевел взгляд с нее на зловещую квитанцию и обратно.

– Это ваша?

– Нет, это Салли Сорго. Она наш автоинспектор, а не я, – ответила официантка. В руках у нее тоже был пакет, оранжевый, полиэтиленовый, с черными буквами «Т. Пайпер». – Эдна попросила Лесли найти вас и передать, но вы уже ушли.

Головы Полли и мистера Линна разом повернулись к лавке Пайпера. Значит, ту женщину действительно зовут Эдна.

– Вы забыли покупку, – пояснила официантка. Она с самого начала решила, что мистер Линн, как говорится, не от мира сего, и вручила оранжевый пакет Полли, видимо сочтя ее более благоразумной. – Эдна сказала, она не сразу заметила: они с Лесли о вас толковали, – добавила она и вернулась в кафе.

– Полли, – слегка дрожащим голосом спросил мистер Линн, – что мы будем делать со всеми этими отвертками?

– Не знаю, – ответила Полли.

Она хихикнула. Мистер Линн хмыкнул. Оба прислонились к машине и расхохотались.

По дороге обратно мистер Линн вел машину еще более геройски. Полли его прекрасно понимала. Ему столько надо было обдумать! Однако от некоторых маневров в горле у нее появлялся вкус зеленого молочного коктейля, а иногда она не могла удержаться от замечаний вроде: «А разве не полагается ехать по другой стороне?» или: «По-моему, это он нам бибикает». Когда же мистер Линн высадил Полли у ее дома, она всерьез забеспокоилась, доедет ли он до Лондона, не врезавшись в дерево.

Судя по всему, доехал. Неделю спустя он написал Полли письмо.

Самая важная часть гласила:

К чему я не был готов в нашем геройском деле, так это к тому, что оно может поставить нас в ужасно неловкое положение. В лавке Пайпера я едва сквозь землю не провалился. Я позорно мялся и дергался.

В какой-то момент я вдруг понял: когда про героев говорят, что у них «железные нервы», это вовсе не значит, что они способны броситься вперед и схватить под уздцы взбесившегося коня. Это-то как раз детские игрушки, Полли, то есть это сравнительно легко, вот что я хочу сказать. Нет, «железные нервы» – это на самом деле «толстая кожа». Надо уметь не замечать, как глупо ты выглядишь.

Полли с огорчением подумала, что поняла его, и написала в ответ:

Вы имеити в виду, што больше не хотити играть в героев. Я на вас ниабижаюсь. Дело ваше, только скажыте.

Ответ она получила почти сразу же – на фирменной почтовой бумаге какой-то гостиницы в Эдинбурге. Видимо, оркестр опять уехал на гастроли. Мистер Линн написал письмо от руки, но изо всех сил старался писать печатными буквами, чтобы Полли было легче читать, хотя по почерку было видно, как он спешил.

Я ВОВСЕ НЕ ЭТО ИМЕЛ В ВИДУ. ПРОСТО ХОТЕЛ СКАЗАТЬ: БЫТЬ ГЕРОЕМ – ЭТО ЗНАЧИТ ОБЛАДАТЬ ОТВАГОЙ СОВСЕМ ИНОГО РОДА, ЧЕМ Я ДУМАЛ. НЕТ, БЕЗ ИГРЫ В ГЕРОЕВ МНЕ БОЛЬШЕ НЕ ОБОЙТИСЬ. ТЕПЕРЬ, КОГДА Я УЖЕ ИЗЖИЛ ПОЗОРНОЕ ДЕРГАНЬЕ, МНЕ ХОЧЕТСЯ ЗНАТЬ: ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ ВСЕ, ЧТО МЫ СОЧИНИМ, ТОЧНО ТАК ЖЕ СБУДЕТСЯ? БОЛЬШЕ ПИСАТЬ НЕ МОГУ. С ЭТОГО КОНЦЕРТА ИДЕТ ПРЯМАЯ ТРАНСЛЯЦИЯ ПО РАДИО.

ТОМ

Гастроли длились еще несколько месяцев. Полли снова надолго рассталась с мистером Линном. Собственно говоря, теперь, когда она вспомнила те времена, когда воспоминания о них ожили и забурлили, захлестывая память о простых и обычных событиях, которые, как ей казалось, и составляли ее прошлое, – теперь Полли с удивлением осознала, насколько редко, оказывается, они виделись. За весь тот год – только три раза. Конечно, они и потом встречались, но все равно это было странно, если учесть, как хорошо она его знала, – а Полли знала его хорошо, тут сомневаться не приходилось. Между тем он продолжал присылать ей письма и открытки из разных интересных мест. Это Полли писала ему не слишком часто. Иногда она вообще забывала про их игру.

Часть вторая
Здесь и Сейчас
Andante cantabile

1

Вокруг себя святой водой

Границу очерти…

Тэмлейн [3]

Бабушка все-таки подарила Полли подарок на день рождения. Всю ту неделю, когда Полли исполнилось одиннадцать, она прожила у бабушки, поскольку папа приехал договориться, кому что достанется. Айви сказала:

– Ты же не хочешь снова оказаться в гуще скандала, Полли.

И Полли согласилась. Скандал, похоже, и вправду был. И мама, и папа забыли про день рождения Полли. В тот год она получила только один подарок, от бабушки, – кулон в виде маленького сердечка.

– Я собиралась подождать и отдать его тебе через несколько лет, – сказала бабушка, – а потом решила, что он и сейчас тебе пригодится. Береги его. Это моей мамы.

Полли сидела, держа на коленях мурлыкающую Трюфлю, и вертела сердечко на свету так и эдак. Под одним углом оно было жемчужно-белым, но стоило Полли его повернуть – и проступали другие цвета: неяркий красно-коричневый, голубой и густо-зеленый, как драконья чешуя.

– Из чего он? – спросила Полли.

– Из опала, – ответила бабушка. – Жалко, конечно, что опаловый, – опал означает слезы, – но ты его береги, а он сбережет тебя. Мама говорила, это ее самый главный талисман.

– Я должна носить его все время? – спросила Полли, пытаясь застегнуть серебряную цепочку на шее.

Цепочка запуталась в волосах, и бабушке пришлось помочь.

– Когда будешь купаться, снимай, – сказала бабушка. – От воды опал портится.

И объяснила Полли, что на самом деле кулон сделан из тоненькой пластинки самоцвета, обернутой вокруг кусочков хрусталя, чтобы подчеркнуть переливы цвета. Если между пластинкой и хрусталем попадет вода, переливы исчезнут.

Полли потянула опаловое сердечко вверх и исхитрилась поглядеть на него еще раз, искоса, хотя цепочка врезалась ей сзади в шею.

– У меня в глазах двоится! – пожаловалась она.

– Немудрено, – отозвалась бабушка. – Беги на автобус, а то в школу опоздаешь.

Потом Полли прожила у бабушки почти все лето.

– Не слишком веселые каникулы, – озабоченно говорила Айви, – но у нас туго с деньгами. Я просила Мод взять тебя, но они все укатили во Францию. Даже Редж предлагал, но к нему я тебя ни за что не пущу!

Это было одинокое сонное лето. Теплый ветер поднимал песок в бабушкином саду и покрывал пылью шелестевшие вдоль дороги деревья. Иногда Полли вспоминала про супергеройское обучение и ходила бегать трусцой по улице. Очутившись в конце улицы, где стоял Хансдон-хаус, она обычно останавливалась и смотрела сквозь решетку ворот внутрь. Оттуда был виден изгиб подъездной дорожки, темневшей в зеленой тени деревьев, а временами, когда ветер колыхал ветви, мелькали забранные ставнями окна особняка.