Лаурель была красива. Теперь Полли видела то, чего не заметила в десять лет. Белокожая на грани бледности, большеглазая, с темными бровями и облаком светлых волос, Лаурель производила яркое впечатление. К тому же она была стройной и выглядела очень молодо. Чуть ли не ровесницей Нины. Себ склонился к Лаурели с крайне внимательным видом. Похоже, Лаурель была из тех, кому требуется особое внимание. Полли радовалась, что Себ занят и не замечает ее, и при этом вопреки всякой логике обижалась на него. Остаток концерта она никак не могла выбрать, радоваться ей или обижаться.
После концерта Лаурель направилась к сцене с кем-то там побеседовать и забрала Себа с собой. Полли с Ниной ушли, и Себ их не увидел.
– Жуткое местечко, – постановила Нина. – Сборище душных стариков. Зато Лесли – просто волшебный! Вот не знала, что Моцарт – это так сексуально!
Само собой, Нина страстно увлеклась Моцартом и взяла у Полли послушать все записи.
Когда Полли увидела Себа в следующий раз, она собиралась между делом упомянуть, что видела его с мачехой на концерте. Однако забыла это сделать, поскольку Себ с места в карьер заговорил о Томасе Линне.
– А старина Том неплохо устроился в Австралии, – сказал он. – Удивительно, кто бы мог подумать, что затея с квартетом у него получится. Мы-то всегда считали его безобидным дурачком.
С тех пор всякий раз, когда Полли виделась с Себом, он говорил что-нибудь про мистера Линна. Называл он его неизменно стариной Томом, очень пренебрежительно, и постоянно давал понять, что мнения он о нем невысокого, – зато по капле выдавал какие-то сведения. Полли жаждала этих капель. Писем из Австралии она не получала. Себ стал для нее единственным источником информации, и она жадно впитывала ее.
– Он, конечно, вечно болтался в доме, когда я был маленький и приезжал погостить, – сказал Себ, – и всегда обращался со мной по-хорошему, – наверное, ему у нас было скучно, – и лично я против него ничего не имею. А однажды он подарил мне классный фотоаппарат.
В другой раз Себ сказал Полли:
– Отлично помню, какой был скандал, когда старина Том решил профессионально играть на виолончели. Они с Лаурелью из-за этого и разошлись. Все, конечно, были на стороне Лаурели. «За деньги пиликать на здоровенной скрипке?! – говорили все. – Деньги тебе не нужны!» А он с этим своим туповатым видом твердил: «Дело не в деньгах» – и стоял на своем. Мой отец всегда говорит – старина Том упрямый как баран.
Однако обычно слова Себа относились к более недавним событиям. Например, теплым весенним деньком Себ заметил, что ко времени похорон старина Том был совсем на мели, а когда его заставили вернуть картины, и вовсе оказался по уши в долгах.
– Вот уж в своем репертуаре – так промахнуться! – сказал Себ. – Где еще найдешь такого олуха, который по ошибке прихватит Пикассо?
От стрекочущего смешка Себа Полли поежилась и сказала, что плохо себя чувствует. Вернулась к бабушке, села в своей комнате и стала смотреть на «Болиголов в огне». Тоже ведь украденная картина. Значит, мистер Линн был на ме ли – и все равно слал ей горы книг со всех концов страны. Потом она достала украденную фотографию и посмотрела на нее. Теперь, когда она хорошо знала Лесли, стало видно, что мальчик совсем на него не похож. Портрет был снят, когда мальчику было примерно столько же лет, сколько Лесли сейчас. «И я его, конечно, никогда не встречала, – подумала Полли. – Ну и суеверная же я была тогда – хуже бабушки!»
Почему-то после этого Полли перестало казаться, что хранить у себя фотографию – такое уж преступление. Она решила повесить ее на стену напротив «Болиголова в огне». «Пусть все мои преступления будут налицо», – думала Полли, вколачивая гвоздь. Однако, когда она взяла фотографию в руки и хотела повесить, ей вспомнился странный разговор, который она подслушала, когда украла ее. Мистер Лерой явно грозил мистеру Линну, и у Полли возникло ощущение, будто он ведет себя как хозяин мистера Линна. При этом в доме их не было – в этом Полли теперь не сомневалась. Они были в Лондоне или еще где-то, а она непостижимым образом подключилась к их разговору. И почему, интересно, мистер Линн никогда ничего не говорил о Лероях? Правда, он и про себя ничего не рассказывал.
Полли задумчиво повесила овальную рамку на гвоздь. Она была уверена, что мистер Линн уехал в Австралию не насовсем. Лерои захотят его вернуть. Зачем – неважно; в любом случае эта мысль совершенно ее не радовала.
Бабушка заметила фотографию, едва вошла к Полли в комнату.
– Это что-то новенькое, – сказала она и подошла посмотреть. – Хм, – протянула она. – А симпатичный был мальчик. Надо отдать ему должное.
– Кому отдать должное? – спросила Полли. – Твоему мистеру Линну, само собой, – ответила бабушка. – Я думала, ты поэтому ее взяла.
– Нет. Я взяла ее из суеверных соображений, – сказала Полли.
Она сильно сомневалась в бабушкиной правоте. Когда взрослеешь, очень меняешься, но разница между мистером Линном и мальчиком на фотографии была гораздо глубже. Полли вспомнила разные другие фотографии – бабушка-девочка, папа-мальчик. У бабушки и в детстве на лице было веселое, звонкое ехидство, а у папы – теперь-то Полли знала, что он за человек, – та самая сияющая, обманная улыбка, что и тогда, в Бристоле. А выражение лица у мальчика на фотографии было вообще не такое, как у мистера Линна. Будто он должен был развиваться в другом направлении – в сторону легкости и беспечности, – и стать кем-то вроде Лесли Пайпера.
Полли долго об этом думала. Потом тщательно нарисовала и вырезала бумажные очки. Сняла фотографию и пристроила очки мальчику на лицо. Очки оказались велики, но Полли все равно подвинула их на место ногтем, а потом маникюрной пилочкой осторожно приподняла под знакомым углом. Сомнений не оставалось.
– Может быть, это мистер Пайпер? – произнесла Полли.
Но нет. Мальчик был совершенно точно Томас Линн.
– Ужас какой! – громко воскликнула Полли. – Выходит, они заполучили его совсем маленьким! – И хлопнула себя ладонью по губам. Она не хотела говорить ничего такого, не только вслух, но и в мыслях, к тому же мистер Лерой мог ее подслушать. И она добавила нарочито легкомысленным тоном: – Впрочем, он уехал в Австралию, и теперь это неважно!
Однако для нее это было важно, и еще как. Вдумавшись, она поняла, что Себ, выдавая ей сведения про старину Тома, точно знал, где именно в Австралии тот находится. Когда она в следующий раз увидела Себа, то невинно спросила:
– А мистер Линн часто пишет твоим родителям?
Себ рассмеялся:
– Старина Том? Лаурель говорит, он под страхом смертной казни письма не напишет!
Полли, конечно, знала, что дело обстоит наоборот, но догадывалась, что Себ тоже не кривит душой, просто смотрит на все с другой стороны. А значит… У нее появилось по поводу мистера Линна сильное дурное предчувствие. Наверное, она знала это с самой первой встречи, но сейчас оно вынырнуло на поверхность. А раз вынырнув, больше не исчезло. Это предчувствие пронизывало все, как суеверия пронизывали всю бабушкину жизнь. К концу учебного года оно лишь сгустилось, словно грозовые тучи, и не отпускало Полли ни на экзаменах, ни на Дне спорта, ни даже на дне рождения, когда ей исполнилось пятнадцать лет, – сгустилось и предвещало бурю.