Book.

Она опустилась на колени посреди бумажных груд.

– Было! Ведь было же! Что случилось?! Когда она видела все это в последний раз?

Еще до того, как оборвались ее скрытые воспоминания. Похоже, последний раз был именно тогда, когда она достала украденную фотографию и повесила ее на гвоздь. Без малого пять лет назад. Полли это проверила – пробежалась по простым одинарным воспоминаниям последних четырех лет. Первой, конечно, шла поразительная выходка Фионы, потом экзамены на аттестат, экзамены повышенной сложности, потом они с Фионой решили поступать в Оксфорд и Кембридж… Знакомство с Себом. Первый курс колледжа. Полли складывала документы в сундучок, не глядя, и никогда их не разбирала. А теперь у нее, выходит, нет никаких доказательств, что Томас Линн и в самом деле существовал. Но ведь и в эти годы, годы простых одинарных воспоминаний, в ее жизни было много того, чему она могла научиться только у него: паническая боязнь впасть в сентиментальность, бешенство при виде раскрытой книги, лежащей лицом вниз… Полли привыкла думать, будто научилась этому от бабушки, – выходит, она заблуждалась целых четыре года! Что произошло? Что она сделала? Из-за чего Том исчез, не оставив ни единого следа?

Пришла бабушка, позевывая после дневного сна.

– Полли, лапа, ты не видела Трюфлю? Пора… – Тут она увидела разбросанные бумаги и пустые чемоданы. – Я думала, ты собираешься.

– Отвлеклась. Вроде бы Трюфля недавно была в доме, – ответила Полли.

Не успела она договорить, как Трюфля, несколько раздобревшая за последние годы, услышала свое имя и выскользнула у Полли из-под кровати. Она прошла к бабушке, лавируя среди разбросанных бумаг с достоинством львицы. Маленькой черно-белой львицы. Бабушка, поседевшая и еще больше усохшая, держалась примерно с тем же достоинством. Маленькая седая герцогиня неведомого герцогства, подумала Полли, наблюдая, как бабушка скованно наклоняется и нежно манит к себе Трюфлю.

– Иди сюда, моя прелесть. Пора перекусить. – Бабушка, ты помнишь мистера Линна?

– Кого? Нет, пожалуй, не помню.

– Да нет же, бабушка, должна помнить! Томас Линн. Виолончелист.

– Не припомню никого по имени Томас Линн, кто играл бы на виолончели. Идем, Трюфля.

Трюфля прыгнула бабушке на руки – это потребовало некоторых усилий с обеих сторон. Бабушка выпрямилась, бормоча что-то о вкусной рыбке на ужин.

«И правда не помнит, – подумала Полли. – И я не помню! Как так вышло?»

– Томас Линн, бабушка. Я познакомилась с ним, когда пролезла на похороны в Хансдонхаус.

– В Тот Дом?! – Бабушка резко развернулась к Полли. На ее заострившемся старушечьем лице появилось странное выражение – увидев такое лицо у кого угодно, кроме бабушки, Полли решила бы, что этот человек слегка не в себе. – Что ты делала в Том Доме? Я о нем знать не знаю!

– Он называется Хансдон-хаус, бабушка, – повторила Полли. – Все ты знаешь. Себ оттуда. И мистер Линн тоже.

– Знать ничего не знаю, – отрезала бабушка с тем же выражением.

Неужели она все-таки слабеет умом, испугалась Полли. Что тогда делать?!

– Полли, я прожила здесь уже тридцать лет, – проговорила бабушка, – и мне известно только одно. Каждые девять лет на Хеллоуин по этой дороге из Хансдон-хауса проходит похоронная процессия. Старая миссис Оукс говорила мне, что каждые восемьдесят один год это женщина и ее хоронят в самый Хеллоуин. Во все остальные разы это мужчина и его хоронят на следующий день.

Полли похолодела с ног до головы, волосы у нее встали дыбом, она приподнялась на коленях и уставилась на бабушку. Трюфля сообразила, что ужин откладывается по непонятной причине, и принялась возмущенно ерзать. А бабушка, обычно потакавшая малейшим Трюфлиным капризам, похоже, и не заметила.

– Миссис Оукс? – переспросила Полли в отчаянной надежде вывести разговор обратно на уровень нормальности. – Та, которая Зараза? Или Заноза?..

– Я говорю об их матери, – ответила бабушка. – Скажи я тебе, что за твари живут в Том Доме, ты бы подняла меня на смех. Вот только теперь они наловчились делать так, чтобы никто ничего не рассказывал.

Тут, к великому облегчению Полли, бабушку отвлекла Трюфля – она вывернулась и спрыгнула на пол. К бабушке мигом вернулось привычное выражение обладательницы острейшего ума.

– Кормить ее пора, эту кошку, – сказала она и вслед за Трюфлей двинулась вниз.

Полли вскочила и побежала за ними. Бабушка стояла у кухонной раковины и резала ножницами дорогую камбалу, а Трюфля торчала на разделочном столе рядом с ней и громко вопила, задрав хвост. Трюфле всегда доставалось все самое лучшее, и она следила, чтобы ей это давали строго по расписанию.

– Я сделала мистеру Линну что-то ужасное, – сказала Полли, – и он ушел.

Бабушка – щелк-щелк-щелк ножницами – отозвалась:

– Ну, жалеть тебя я не стану. Мне твой Себ никогда не нравился.

– Я не про Себа, – сказала Полли. – Бабушка, я про Томаса Линна.

– Не знаю такого.

Щелк, сказали ножницы.

– Я же тебе говорю, – не отступила Полли. – Я сделала что-то ужасное – и теперь не помню, что именно.

– Тогда подумай хорошенько, – сказала бабушка.

Щелк-щелк.

– Я не могу…

– «Не могу» обычно значит «не хочу», особенно когда все настолько плохо, – ответила бабушка. – Ну вот, держи, Трюфля. Вкусная рыбка.

Она подтолкнула к Трюфле блюдце с рыбой. Трюфля хищно наклонила голову и стала заглатывать рыбу – клац, клац зубами.

– Бабушка, когда ты говоришь пословицами, с тобой невозможно иметь дело, – простонала Полли. – Ты ничего не слышишь.

– Я тебя слышала, – сказала бабушка. – Если ты зарыла что-то в голове, сама и выкапывай, а я тебе ничем не смогу помочь, ясно?

Полли вздохнула. Трюфля припала к столу, разгрызая рыбу боковыми зубами.

– Может, пойти спросить у мамы, вдруг она помнит.

– Давай. Все равно тебе надо зайти к ней перед отъездом.

В последнее время бабушка стала внимательно следить, чтобы Полли регулярно навещала Айви.

– Только возвращайся поскорее, тебе надо собираться, – добавила бабушка вслед Полли. – Нехорошо, если ты завтра заставишь мистера Перкса ждать.

Полли вышла под желтеющие деревья и повернула направо – куда проворней обычного. Хансдон-хаус, спрятавшийся в конце улицы под осенней листвой, прямо-таки напирал сзади. У Полли не бывало подобного ощущения уже несколько лет.

Она шла по знакомой дороге – следить, куда идешь, не было нужды – и чувствовала себя тоненьким кожаным мешочком в виде человека, туго набитым воспоминаниями. Картины, поразительный конь, Стоу-на-Излучине, квартет, репетирующий в полуподвале с зелеными стенами, фонтанчик горького горя на Мидлтонской ярмарке. Оно было как вчера, это горе. В некотором смысле оно и было вчера – из-за пустого провала посередине. Фонтанчик горя забил снова, такой же сильный, словно и не было этих четырех лет, но теперь он стал другим из-за того, что Полли сделала через месяц после Мидлтонской ярмарки, стал настойчивым и гневным. Полли было так больно, что она отвела взгляд при виде влюбленной парочки, скакавшей по тротуару навстречу.