– Ничего себе! – воскликнула Полли и лихорадочно пролистала несколько страниц до определенного места во второй балладе. Отшвырнула книгу и бросилась в соседнюю комнату. – Фиона!!! – закричала она срывающимся голосом. – Какое сегодня число?

Фиона подняла голову и посмотрела на Полли поверх очков, которые надевала, когда читала.

– Уйди, – велела она без особого рвения. – Теперь мне самой нужно написать статью, остроумную и высокохудожественную. Сегодня тридцатое октября.

– Значит, это завтра! – простонала Полли. – Я опоздаю! Мне надо срочно домой, к бабушке!

– Последний автобус ушел в шесть. Тебе надо получить разрешение в деканате. В кухне разогреваются две порции замороженного рагу, – сказала Фиона. – А так – поезжай, конечно. Возьмешь такси? Или предпочтешь частный вертолет? Лично я порекомендовала бы отправиться первым утренним автобусом и предоставить нашей славной Фионе уладить все остальное. Что стряслось?

– Пока ничего… надеюсь, – ответила Полли. – Я буду и дальше тебе мешать – мне надо позвонить Себу.

Она схватила трубку и набрала номер под заинтересованным взглядом Фионы.

– Себастьян Лерой, – раздался голос Себа. Он всегда так отвечал на звонки.

– Это я, Полли, – сказала Полли.

Ладонь у нее взмокла, и трубка едва не выскользнула.

– Полл! – сказал Себ, и Полли поморщилась – такая радость была в его голосе. – Я написал тебе письмо. Неужели я перепутал адрес?

– Нет-нет, просто я была жутко занята, – ответила Полли, – а сейчас наметился просвет, вот я и решила не писать, а позвонить. Себ, можно, я завтра вечером приеду в Лондон повидаться с тобой?

Она скрестила пальцы и изо всех сил прижала их к деревянной столешнице. Рука дергалась и елозила от страха. Если Себ согласится…

– Ох, как нехорошо получается! Я жутко хочу тебя видеть, – сказал Себ. – В любые другие выходные – но не в эти! Меня не будет в городе с завтрашнего дня до понедельника. Нудное семейное сборище.

– В Мидлтоне? – бодрым тоном спросила Полли. – Давай тогда я приеду в Хансдон-хаус, там и встретимся!

– Нет, моя прелесть, – отозвался Себ со своим самым снисходительным стрекочущим смешком. – Нудное семейное сборище, любовь моя, читай – не для посторонних. Только родственники. Меньше чем полукровки не допускаются ни на каких условиях. Договоримся на следующие выходные. Прошу тебя.

– Тогда я буду занята, – сказала Полли. Однако прямо отказаться не решилась: вдруг Себ догадается, зачем она на самом деле звонила. – Давай на выходные через две недели, хорошо?

– Отлично. Вернусь и сразу тебе позвоню, – пообещал Себ.

Полли повесила трубку. Да, все сходится. Карла говорила, что связаться с мистером Томасом Линном можно будет только после тридцать первого октября. Себ собирается завтра на так называемое нудное семейное сборище. В тот же день. Полли должна это пресечь. Непонятно как.

– Твоими стараниями счета за телефон у нас побьют мировой рекорд, – сказала Фиона. – Полли, я разочарована. Глядя на твое лицо, я уже решила, что ты звонишь, чтобы послать Мармадьюка подальше!

– Это я собираю улики, чтобы послать его подальше, – ответила Полли. – Не волнуйся, он свое получит. А теперь разыщи мне расписание автобусов, и больше я не буду к тебе приставать.

5

Вдруг слышит звон стальных удил

И перестук копыт,

И сердце у нее в груди

От радости стучит.

Тэмлейн

На следующее утро Полли сидела в автобусе, ехавшем в Мидлтон, и сжимала в руках книгу баллад. Перечитывать первые две ей не было нужды. К этому времени она знала их практически наизусть. Зато думала о них всю дорогу.

Обе баллады были о молодых людях, которыми завладела Лаурель, однако судьбы у них сложились совсем по-разному. Томас Рифмач был поэт и музыкант – и настоящий храбрец. Когда Лаурель предложила наделить его за верную службу даром всегда говорить правду, он отказался, причем наотрез. Мол, он сам хозяин своему языку. Но Лаурель настояла на своем и дала ему этот дар. Да, очень неудобный дар, подумала Полли, к тому же Лаурель сердилась, когда наделяла им Томаса, вот и получился он не просто неудобный, а прямо-таки тягостный. «Мой верный Том», – так называла она Томаса, а через семь лет взяла и вернула его в мир обычных людей с этим неудобным даром. В книге история на этом обрывалась. Однако Полли попадалась и более длинная версия – возможно, в какой-то другой книге из тех, что прислал ей Том, – и там ясно говорилось, что Томас Рифмач оставался собственностью Лаурели и после возвращения домой. Спустя много лет она пришла и забрала его, и больше его никто не видел.

Второго Томаса Лаурель захватила в плен еще ребенком, однако ему удалось спастись. Спасла его потрясающая девушка по имени Дженет, которая, чуть что, подбирала зеленый свой подол и бросалась в бой. В решающий момент Дженет вцепилась в Тома и не уступила его. Лаурель – или как там она называла себя тогда – была в ярости.

Полли изо всех сил хотела быть как Дженет, однако очень боялась, что все выйдет иначе. Несмотря на сходство имен, Томас Линн больше напоминал не Тэмлейна, а Томаса Рифмача. Его тоже выпустили в мир – и тоже с даром. И Лаурель тогда страшно на него злилась. Она все еще злилась на него даже на похоронах. Значит, дар был не простой, а с подвохом. Все, что сочинял Том, оказывалось правдой, а потом возвращалось и больно било по нему самому. А это, между прочим, значительно упрощало задачу мистеру Лерою, подумала Полли. И вот тут-то и вмешалась сама Полли. Получается, ей тоже досталась частица этого дара, ведь она помогла мистеру Линну сочинить Тан-Кула. Наверное, этот дар должен был перейти к мистеру Линну через картины, которые ему позволили забрать, размышляла Полли, через никчемные, второразрядные картины, – но тут опять вмешалась она и подменила их.

«Значит, и от меня есть польза, – думала Полли, когда вышла из автобуса и побежала к бабушкиному дому, подгоняемая страхом. – Даже если потом я пустила все насмарку». А ведь пустила. А еще – ни в одной балладе не давалось и намека на то, зачем, собственно, Лаурели требовались молодые люди.

Бабушка открыла дверь, щурясь и моргая, – ее подняли с постели в разгар дневного сна.

– Кого я вижу! – воскликнула она в восторге. И блеснула глазами: – Выкопала, значит!

– Да, – кивнула Полли. – Сядь, бабушка. Я хочу прочитать тебе два стихотворения.

– Тогда подожди, я сначала заварю большой чайник чаю, – сказала бабушка. – Чувствую, декламация затянется.

Они пошли в кухню, бабушка заварила чай и достала жестяную коробку со своим лучшим печеньем. После чего села напротив Полли, укрыв колени Трюфлей, и выпрямилась с видом смиренным и любопытным одновременно.

Полли прочитала бабушке обе баллады, медленно, с выражением, объясняя все непонятные слова.