Потом он уже не мог вспомнить, когда закрыл глаза и впал в гипнотическую полудрему. Но хорошо запомнил, что, открыв их, почувствовал себя свежим и бодрым, как после долгого, глубокого сна. А может, на самом деле и не проснулся. Но в каком бы состоянии он ни пребывал, он совершенно явственно различал на освещенной лунным светом площадке две мужские фигуры.
Но по-настоящему внимание барона привлекли не они. Там, на вершине горы Сан-Мигель, вдруг возникло чарующее голубовато-розовое, с зеленоватым отливом, сияние, из которого, четко вырисовываясь, постепенно материализовывались очертания летающего диска. При этом фон Готт отчетливо различал эллипсовидные иллюминаторы кабины пилота и как раз напротив него — окутанную серебристой дымкой фигуру пилота, медленно подводившего свой космический корабль к стартовой площадке, а по сути, надвигавшегося прямо на виллу «Андское Гнездовье».
Но перед Полярным Бароном не было пульта управления и, в отличие от пилота диска, он не мог ни замедлить их сближение, ни отвратить столкновение с этим гигантским кораблем, который все увеличивался и увеличивался в размерах, наваливаясь на плато, словно исполинский оползень, сорвавший с места всю вершину Сан-Мигеля.
Фон Готт так и не смог сообразить: то ли от страха он снова закрыл глаза и на какое-то время впал в небытие, то ли корабль действительно на какое-то мгновение исчез, но что некое звено в цепи событий, разворачивающихся за иллюминатором его башни, он прозевал — это точно. Вновь «экран» сознания зажегся для него лишь тогда, когда он увидел фигуру женщины, медленно, с неземной грацией спускавшейся на площадку, божественно являясь мужчинам, которые в глубоком поклоне приветствовали ее, как и подобает приветствовать высокого гостя — Посланницу Космоса. Вот только трудно было понять, откуда именно она вышла, ибо корпус космического корабля уже не просматривался, а спускалась она по лунной дорожке, пролегающей от вершины Сан-Мигеля через долину и ущелье — прямо к стартовой площадке.
И дорожка эта очень напоминала те самые обыкновенные лунные дорожки, которые полярнику фон Готту, как и всем прочим землянам, не раз приходилось созерцать лунными вечерами на глади моря, озера или речки и на которую всякий раз так отчаянно хотелось ступить.
— Норманния! — крикнул фон Готт, не столько для того, чтобы действительно разбудить свою любимую женщину, сколько для того, чтобы самому убедиться, что не спит. — Они прилетели! Вон они, Норманния! Я вижу их! Это Оливейра! Это она!
Февраль 1939 года. Перу.
Вилла «Андское Гнездовье» в окрестностях Анданачи.
Капитан Баррас — невысокого роста, широкоплечий, с уже заметно выпяченным животиком-дынькой устало опускается в кресло и, одну за другой бросая в рот три небольшие, в форме бобовых зерен, шоколадки, внимательно смотрит на фон Готта.
— Вы, сеньор Кодар, слава Богу, на месте, ваша спутница — тоже, что уже успокаивает.
— А что тревожит? — берет свою чашечку кофе Кодар-Готт.
— Пытаюсь выяснить, где сейчас находится доктор Микейрос.
— По всей вероятности, в своем городском доме.
— Там его нет. — Фон Готт пытается высказать еще одно предположение, однако капитан нетерпеливо прерывает его: — Нигде, где он мог бы обнаружиться, его нет и не было. В своем доме он тоже не появлялся, это подтверждено его управляющим.
— А в морге интересовались? — спросила Норманния. Она уже принесла мужчинам кофе и теперь поставила перед ними на журнальный столик вазу с печеньем и тарелочки с бутербродами.
— В морге? Почему вдруг в морге?! — резко реагирует на это предположение капитан.
— Хотя бы потому, что там все еще находится тело женщины, которую он любил и которую считал своей гражданской женой. По-вашему, этого недостаточно, чтобы предположить, что сейчас он находится там?
Баррас долго, внимательно смотрит на Норманнию, словно бы решается на что-то очень важное.
— В том-то и дело, что ни духа, ни тела этой женщины в морге нет, — наконец изрекает он, — однако мысль ваша правильна. Странно, что она не пришла в мою уставшую от мирских забот голову.
Капитан резко поднимается и идет к столу, на котором стоит телефон. Но как только он потянулся к трубке, аппарат оживает.
— Наконец-то вы обнаружились, доктор Микейрос! — говорит полицейский, облегченно поглаживая свой живот. — Что?! Вы в Лиме?! Чертова связь! Такое впечатление, что звоните из-за океана или из космоса. Куда?! В Непал?! Приглашение королевской семьи? Ну, теперь вы состоятельный человек и можете себе это позволить. Но мы с самого утра разыскиваем вас, чтобы сообщить неприятную новость. Случилось то, чего никогда еще в истории Анданачи не случалось: из морга исчезло тело, да-да, я веду речь о теле сеньоры Оливейры Андеррас!
Как только он произнес это, фон Готт и фон Криффер встревоженно переглянулись и подхватились со своих мест.
— Вы каким-то образом причастны к этому, ну, скажем так, исчезновению? Нет?! Что?! — Капитан изумленно посмотрел на внезапно умолкнувшую трубку, повертел ее в своей массивной волосатой руке и бросил на рычаг. — Странно, — проворчал он, садясь на свое место за столиком, — очень странно.
Когда он жадно проглотил второй бутерброд с колбасой, Норманния переложила ему оба бутерброда из своей тарелочки, только бы он поскорее насытился и вновь обрел дар речи.
— Вы все слышали, — наконец прорезался у него чавкающий голос. — Тело Оливейры исчезло. Свою причастность к этому исчезновению сеньор Грэг Микейрос категорически отрицает.
— Вы всерьез могли бы предположить, что с похищенным из морга телом погибшей жены он отправился за двести километров, в столицу, чтобы оттуда отбыть вместе с ней в Непал?
— Ставить под сомнение полицейскую версию всегда легче, чем развивать ее, сеньора Менц, — не скрывал своего уязвленного самолюбия капитан Баррас. — По этому поводу я сам могу, поиздеваться хоть над министром внутренних дел, но факт уже запротоколирован: тело сеньоры Оливейры из морга исчезло. И вам еще очень повезло, что обнаружился сам доктор Микейрос, иначе полиции пришлось бы…
— …Очень долго разрабатывать версию того, — не осталась в долгу фон Криффер, — как двое иностранцев похищали из морга тело не ими убитой женщины, чтобы похоронить в одной могиле с убитым ими сеньором Микейросом?
Капитан надолго замер с открытым ртом, до которого так и не смог донести остаток последнего бутерброда, а затем вдруг рассмеялся:
— Вот этот очень интересный поворот, сеньора журналистка, — со стремлением похоронить их в одной могиле. — Видно, что вы поднаторели на описании подобных сюжетов.
— Я их не описываю, сеньор капитан, — довольно рискованно парировала диверсионный унтерштурмфюрер СС Норманния фон Криффер, — я их сотворяю.
И диверсантке еще очень повезло, что полицейский не собирался вникать в тонкости ее мстительных женских подковырок.