— Не первый раз вешаем, господин штурмбаннфюрер.
— Оно так, но мы с Гольвегом хорошо помним, что, когда дело доходит до казни, вы почему-то начинаете либеральничать.
— Этого больше не повторится, господин штурмбаннфюрер, — с легкомыслием школьника заверил его Зебольд.
— Так вам, Хорн, известно, как именно казнили предателей во дворе берлинской тюрьмы «Питцензее»? Известно или нет?!
— Так точно, известно, — ответил Хорн, едва слышно выговаривая слова.
— Что вы там мямлите, рядовой?! Когда плели заговор против рейха и подводного флота фюрера, то представали перед моряками настоящим оратором, римским трибуном и вождем бедуинов. А тут вдруг сникли. А зря, есть для вас и приятная новость. — И опять эта артистически-томительная пауза. Какой великий мастер паузы умирал сейчас в лице этого диверсанта! — Сообщаю, что приговор в отношении вас изменен: смертную казнь через расстрел вам заменили… смертной казнью через повешение.
— Что весьма гуманно, — басовито проворчал доселе молчавший Гольвег.
— Казнь велено произвести на базе «Латинос», прямо на причале, на глазах у тех моряков германского флота, которые до конца остаются верными фюреру, мужественно выполняя свой долг, и которых вы, Хорн, преступно предали.
— Позвольте, — вмешался Зебольд. — С мясным крюком на базе, допустим, проблем не возникнет. А где прикажете искать для висельной петли гитарные или какие-то там еще струны? Не на веревке же вешать. Опять обвините в этом, как его в либеральничании.
— Вы совсем озверели, мой вечный фельдфебель! — возмутился Штубер на глазах у впавшего в полуобморочное состояние Йохана Хорна. — Может, прикажете еще и виселицу вместо вас сооружать?! Не найдете струну, вешайте на каком-нибудь куске проволоки. Думайте, изобретайте, черт возьми! И уведите этого висельника с глаз моих!
Ухватив Хорна за загривок, Зебольд буквально вышвырнул его в проход за люком кают-компании, а затем, самым зверским образом избивая, поволок к карцеру. Однако почти через час, проведенный за бутылкой вина в обществе офицеров СД и командира субмарины, которая уже давно оставила место пленения шхуны «Императрис», он вдруг вновь появился в карцере.
— Только так, Хорн, — сразу же предупредил он висельника, — я тебе этого не говорил, а ты меня не слышал. Условились?
— Да, можете на меня положиться, — оживился Хорн. Минут десять назад он попытался покончить жизнь самоубийством, ударяясь головой о стенку карцера, и спас его от этого боцман. Теперь бывший старший офицер сидел на полу с окровавленной головой, прочно, словно смирительной рубашкой, обхваченный руками Питера Керина.
— На самом деле штурмбаннфюрер СС Штубер не настроен казнить тебя. У него в отношении тебя есть другие виды. Дело в том, что ему понравился план создания такой полупиратской стаи субмарин, которые бы мстили англо-американцам и после капитуляции и команды которых не забывали бы о своих секретных счетах в аргентинских или каких-то там еще банках. Час назад он отправил в Берлин радиограмму с просьбой передать тебя под его поручительство, с тем чтобы действительно создать такую стаю субмарин под его шефством и попечительством самого Отто Скорцени.
— Вы думаете, Дениц согласится на это? — потянулся к нему Хорн.
— Главное, чтобы согласился личный агент фюрера по особым поручениям Скорцени. Теперь там все в его руках и в руках Гиммлера. С минуты на минуту командир Штанге ждет ответа. Я к чему все это говорю? Если Штубер опять пригласит вас, соглашайтесь с ним и искренне клянитесь, что будете преданы ему и Скорцени, а значит, и рейху. Только теперь уже без предательства, вы поняли меня?! Другой бы на месте Штубера давно приказал всплыть и выбросить вас за борт, на корм акулам, а этот возится. Все пытается вас как-то спасти.
— Я согласен, господин фельдфебель. Пусть даже рядовым матросом. Только бы не эта позорная казнь на виселице.
— Побойтесь Бога, Хорн! У нас вон — фельдмаршалов, как баранов, подвешивают, а вы — «позорная»! Молитесь, чтобы только не мучительная. И не вздумайте признавать, что пытались кончать жизнь самоубийством. Штубер терпеть этого не может. Скажете, что это я вас ударил о стенку карцера.
— Будем считать, что так оно и было.
— Значит ты, ржавая твоя душа, — вновь перешел Зебольд на почти дружеское «ты», — согласен?
— Конечно, согласен! Вы уверены, что телеграмма придет до того, как мы прибудем на базу «Латинос»?
— Если честно, то не уверен, что она вообще придет. Русские уже приближаются к Одеру. Берлин они скоро будут обстреливать из артиллерийских батарей и даже из своих танков. Но самое страшное, что англо-американцы отказываются вступать с фюрером в переговоры о перемирии. Эти проклятые америкашки не желают, видите ли, предавать своих русских союзников, настроенных воевать до победного конца. И Штубер ненавидит их за это. Теперь ты понимаешь, Хорн, почему он не хочет губить таких парней, как ты, хоть до конца дней готовых истреблять америкашек на воде и на суше?
— Понимаю.
— Он понимает, — решил поручиться за приговоренного боцман, хотя собственная судьба ему была неведома.
— Действительно понимаешь или у тебя в голове все еще сидит эта твоя заговорщицкая дурь — захватить субмарину и пиратствовать в свое удовольствие?
— Действительно понимаю.
— Ну, смотри мне!
— Подождите, фельдфебель, а что же будет со мной? — ухватился за его рукав Питер Керин.
— А кто тобой, каким-то боцманом, будет сейчас заниматься где-то там, в Берлине?! Относительно тебя приказ один, по традиции подводников: всплыли, надели на бунтовщика саван и погрузились. Что тут непонятного? Но если Штуберу удастся вытянуть из петли твоего приятеля-заговорщика Хорна, то попытаемся и тебя, ржавая твоя душа, спасти. Или ты считаешь, что на пиратской субмарине опытные боцманы не нужны?
* * *
Когда еще через полчаса Хорна, причесанного, с отмытым от крови лицом, вновь ввели в кают-компанию, Штубер долго, молча смотрел на него, а затем попросил сидевшего рядом командира субмарины, чтобы тот прочел радиограмму.
— Она секретная, — предупредил Штанге.
— Теперь тут все свои.
— Как прикажете, — пожал плечами командир «Колумбуса» и зачитал ту, реальную телеграмму, которую Штубер получил за подписью Скорцени. А затем протянул ее для ознакомления Хорну.
Штубер дал возможность лейтенанту дважды прочесть радиограмму и продолжил свою словесную экзекуцию:
— Как видите, Хорн, приговор никто не отменял. Но решать вашу судьбу позволено мне, на свое усмотрение. В присутствии всех этих господ дайте слово дворянина, что поступаете в мое полноё распоряжение и будете выполнять все мои приказы. — Слово чести, господин штурмбаннфюрер, слово дворянина. — Зебольд, я знаю, что вы у нас самый недоверчивый. Вы ему верите?
— Пытаюсь поверить, господин штурмбаннфюрер. Но если господин Хорн попытается предать вас…