— Ее другие обязанности будут уменьшены, чтобы у нее было время заниматься с тобой — если она согласится.
— Я была бы ей очень благодарна за помощь, но не будет ли правильнее, чтобы вы сказали ей это, а не я? Уоррик вздохнул:
— Она может не согласиться оказать мне услугу, Эмма, и если я буду настаивать… Короче говоря, ты скорее добьешься этого от нее, попросив сама, чем если я прикажу ей обучать тебя. — Ему пришло в голову, что Эмма даже не спросила, почему он выбрал Ровену, и он задал вопрос:
— Ты знаешь, что она была леди? На этот раз пришел черед Эммы нахмуриться.
— Но она и сейчас леди. Это не что-то такое, что вы можете отобрать у нее просто потому… Она вспыхнула и добавила:
— Извините, милорд. Разве кто-нибудь может не догадаться? Мы удивлялись, что вы с ней так обращаетесь, но это ваше дело.
Недомолвки в ее интонации заставили его почти прорычать:
— Точно — это мое дело и никого не касается, так что удивляться этому больше нечего.
Но прежде чем успел договорить, он понял, что именно чувство вины заставило его сердиться. Боже правый, теперь Ровена заставляет его чувствовать себя виноватым, тогда как на самом деле он обошелся с ней мягче, чем она заслуживает. Когда он думал о том, что мог требовать с нее — ее собственную жизнь! Нет, он не должен чувствовать себя виновным за то, как обращался с ней.
Как раз в этот момент Ровена поднялась из кухни, немедленно привлекая к себе все его внимание в своей проклятой красной рубашке, которую он поклялся себе сжечь в ближайшие же дни. Она почти сразу заметила его и тут же повернулась обратно, чтобы уйти. Она, что ли, убегает от него? Да, возможно, она думает, что должна его избегать после тех глупостей, что болтала утром перед Изабеллой.
Однако после того, как он увидел ее, то уже не мог больше заниматься Эммой. Понятно, он не должен приказывать, чтобы обязанности Ровены уменьшились; но так произойдет само собой в его отсутствие. И возможно, когда он вернется, убив д'Эмбрея, она уже будет заниматься с Эммой, и он тогда сможет позволить этому продолжаться.
Не успела Эмма уйти, как Ровена появилась опять и направилась к нему, держа кувшин с элем в одной руке и высокую кружку в другой. Она опять заставила его удивиться тому, что она по собственному желанию прислуживает ему без всякого его приказания. Или это попытка заслужить прощение? Да, похоже на то, и правильно делает. Боже правый, ведь она укусила его, даже не думая о том, как он отнесется к тому. Мышца, в которую она вонзила свои зубки, до сих пор болит. Ее смелость — он восхищается ей, будь он проклят, если нет. Но она не должна об этом знать. Она…
…Почувствовала внезапно, как у нее сжалось сердце, и ее внимание переключилось. Уоррик повернулся посмотреть, что ее отвлекло, но там не было никого, кроме Беатрис, вошедшей со своей служанкой. Все же он посмотрел на Ровену, на ее лице сменились выражения удивления, узнавания, потом даже потрясения. Он опять взглянул на Беатрис, нахмурившись, не в состоянии понять, что так впечатляло Ровену. И тут он заметил небесно-голубой корсет, надетый на Беатрис, и юбку, слишком изысканную для его дочери, не совсем в ее стиле. Конечно, это одежда Ровены. Но где то удовольствие, которое он предвкушал, когда задумывал это все, надеясь уязвить гордость Ровены? Теперь ему стало неловко. Да, это сработало. Она явно уязвлена, видя свою одежду на другой. А ему сейчас хочется сорвать все это с Беатрис и отдать обратно Ровене, чего он явно не может позволить себе сделать.
Черт возьми, совсем не то он надеялся почувствовать. Опять ощущение вины, и становится подозрительно, что такое непривычное чувство преследует его, когда он осуществляет свою месть. Поэтому когда Ровена подошла к нему, он сказал:
— Я очень недоволен тобой.
Ее глаза сверкнули, прежде чем она быстро ответила:
— Я вижу, мой господин. Вы одеваете ваши чувства в подобающие им одежды, как всегда.
Его тяжелая складка на лбу прорезалась еще сильнее:
— И все же ты не дрожишь передо мной. Она пожала плечами, поставив эль на ближайший стол, вместо того чтобы предложить ему, как намеревалась.
— Вы постоянно убеждаетесь в том, как я глупа.
— Или слишком умна. Она рассмеялась на это:
— Как вы пожелаете, милорд. Я приспособлюсь.
— Мы увидим, как ты приспособишься после того, как обсудим твое недавнее утреннее выступление. Или, может быть, ты думаешь, я забыл твое поведение с леди Изабеллой. Ты укусила меня.
Ровена изо всех сил пыталась сдержать усмешку, но это ей не удалось.
— Правда?
— Ты прекрасно знаешь, что правда. Кроме того, не послушалась меня.
В этом слышалась более серьезная нотка, поэтому она перешла в нападение.
— И правильно сделала. Вы могли желать, чтобы леди обнаружила меня в вашей постели, но я была бы смущена.
— Это не имеет никакого…
— Я вижу, — прервала она его резко, ее веселость сняло как рукой. — Следовательно, как я понимаю, мое унижение не является более средством наказания, а просто вашим способом обращения со мной в любое время.
— Не путай слова… Она опять прервала его.
— Нет. Я поняла все прекрасно.
Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за косу, которая взметнулась перед его носом. Он мягко потянул ее, пока Ровена не повернулась к нему, почти касаясь лицом его лица.
— Негодование не пристало вилланам, — сказал он предостерегающе. — Ты забываешь, что ты моя?
Она задержала дыхание и прошептала в ответ:
— Я никогда не смогу забыть, что я ваша, мой господин. Их взгляды встретились, в ее сапфировых глазах было такое чувственное обещание, подтверждаемое ее словами, что главное оружие Уоррика немедленно выпрямилось и встало в свой полный рост. Интересно, она специально так делает, или она даже не догадывается, какое действие оказывает на него. Если бы они были наедине, она быстро бы догадалась.
Он отпустил ее косу, нуждаясь в том, чтобы соблюсти дистанцию и не выставлять себя полным идиотом, волоча ее отсюда прямиком в постель. Но она не отодвинулась от него, как он ожидал, и мягко дотронулась рукой до его руки, явно обозначая поглаживание.
— — Могу я попросить об одолжении, мой господин? Он вспомнил, как Селия всегда дожидалась, когда он будет на взводе, чтобы выпросить то, чего ей нужно. Ну даже, если и так, все равно.
— Проси.
Она придвинулась еще ближе и прошептала ему на ухо.
— Вы сделали это моей обязанностью, однако то, чего я хочу, — трогать вас по-своему собственному усмотрению — так, как я это делала тогда. Вы не согласитесь лечь передо мной, но без цепей и позволить мне трогать вас так, как мне нравится?
Он потерял дар речи. Среди всех мыслимых просьб, которые Уоррик мог себе представить, включая ее освобождение, он никогда бы даже не смог себе вообразить, что ее просьба будет включать в себя его удовольствие. Все же он сейчас сваляет дурака, потому что так дико хочет ее прямо сейчас, что, кажется, взорвется. Он вскочил, но она положила руку ему на плечо.