— Ну не томительно ли «погребать» себя в такие прекрасные доты, причем на самой передовой? — неожиданно ворвался в этот иллюзорный мир вполне реальный, хотя и потусторонний голос майора Шелуденко.
— Пока не знаю, поскольку не успел освоить эту процедуру. А ведь образно сказано: «погребение в дот».
— Потому и спрашиваю, что еще не успел принять командование дотом, — почему-то приглушил голос майор.
— В общем-то, дот для меня — не новинка. Хотя психика далеко не каждого бойца выдерживает это, как вы верно выразились, «погребение» в камни и бетон. К доту нужно привыкать, как и ко всякому замкнутому пространству — танка, например, не говоря уже о субмарине. Там, в дотах по Западному Бугу, мне приходилось…
— Да это понятно, — как-то нервно и не очень тактично прервал его комендант участка, — сейчас не время для воспоминаний. Может быть, я неудачно выразил все то, что пытался, но…
Громов нехотя приподнялся, сел, захватил обеими руками и долго просеивал сквозь пальцы пожелтевшую прошлогоднюю хвою.
— Так слушаю вас, товарищ майор.
Вместо того, чтобы тут же ответить, Шелуденко как-то странновато взглянул на него, пожал плечами и, зайдя под навес, созданный кронами сосен, долго расковыривал носком сапога слой старой, давно слежавшейся влажноватой хвои, уже порождавшей запах тлена и… грибов.
— Понимаешь, когда ты примешь командование дотом, это уже будет другая ситуация; тогда уже говорить об этом будет поздно. А пока что… мало ли что могло случиться. Например, задержался в бою с диверсантами… Был ведь бой? Был. Или давай я пошлю тебя с донесением в штаб…
— То есть, вам не хочется, чтобы я принимал командование дотом? — удивленно уставился на него Громов. — Предпочитаете, чтобы командиром остался старшина Дзюбач или же тот самый, как его… ну, словом, сержант-артиллерист?
— Да не в нем дело, лейтенант, — прекратил свои раскопки Шелуденко. — При чем здесь сержант? Мне тебя жалко. Там, — кивнул он на восток, — ты бы еще понадобился, еще, может быть, не один месяц повоевал бы, и, если бы повезло, может, даже остался бы жив. По крайней мере, так у тебя появился бы хоть какой-то шанс.
— Слава богу, я-то подумал, что вам не хочется отстранять от командования знакомого вам старшину.
— Опять мы не о том говорим. Там у тебя есть шанс.
— А здесь, в дотах, его нет?
— Здесь уже завтра или послезавтра мы окажемся в плотном и близком окружении, в мешке, в плотной осаде. Даже если уцелеешь в бою, выбор у тебя будет сугубо солдатский: либо позор плена, либо пуля в висок.
Громов понимал, что перед ним не трус и не предатель. Перед ним — умудренный жизнью человек, который по возрасту своему и по мудрости годится ему в отцы, а посему не стал ни дерзить, ни словесно геройствовать.
— Но ведь в дезертирстве тоже чести немного…
— Я не о дезертирстве, скорее — о целесообразности. Давай, сочиню донесение, скажем, о нападении диверсантов, и отправлю тебя в Подольск, в штаб… Застанешь ты этот штаб в Подольске или нет — это уже вопрос десятый, а вот оправдательный документ у тебя будет. Твое дело маленькое, ты выполнял приказ! Да и кто там, в этом водовороте отступающих войск, будет с тобой разбираться? Зато любой командир захочет иметь у себя бравого взводного.
— А вы?
— Что я? Я уже буду в кольце врагов, так что своим разбираться со мной будет не так-то просто.
— Вам не хотелось бы уйти отсюда?
— Разговор не обо мне! — резко напомнил майор. — Обо мне вообще речи быть не может. Так что думай…
Громов не отвечал, и майор уже решил было, что тот согласен.
— Только этого разговора у нас не было, понял? — вновь занервничал Шелуденко, понимая, что поступает хоть и по человеческому сочувствию, но против приказа высшего командования.
— Успокойтесь, товарищ майор, его действительно не было, — резко подхватился на ноги Громов. — И потом, я ведь из семьи военного, офицера… С детства приучен к тому, что приказ есть приказ и что на войне каждый должен пройти через то, что ему суждено судьбой и командирами.
Майор лишь мельком взглянул на него и, словно бы устыдившись своей непростительной слабости духа, отвернулся.
— Мыслишь ты, конечно, правильно, по-офицерски, — проговорил он глуховатым, взволнованным голосом. — Кстати, я не знал, что ты из семьи кадрового военного. Там свое воспитание. Впрочем, и там тоже случаются…
— В любом случае я признателен вам, майор…
— Только ради бога не подумай, что я пытался проверять тебя, петрушка — мак зеленый…
— Может быть, мой отец сейчас точно так же пытается спасти кого-нибудь из своих молоденьких лейтенантиков. Поэтому и служить под его командованием, «по-родственному», я отказался, хотя возможность такую мне предоставляли.
— Вот так оно в жизни и бывает, петрушка — мак зеленый. Ладно, о чем могли, поговорили, и душу, будем считать, отвели, — резко одернул гимнастерку Шелуденко, словно собирался показаться перед строем. — Тогда вот что, лейтенант: с обстановкой я тебя ознакомил, инструкции ты, будем считать, получил. Как и мое командирское благословение к ним.
— Так точно, инструкции вместе с благословением.
— В таком случае, уже через полчаса ты будешь в доте. Времени больше не теряй: готовь орудия и прочее оружие… О людях не забывай. Проверь, как там у вас с водой. Кстати, у вас там, в нижнем ярусе дота, свой колодец, правда, вода слегка с душком, но… вода! В общем, задача командира тебе известна: в любой ситуации пытаться предусмотреть даже то, что в общем-то предусмотреть совершенно невозможно.
— Понял.
— Да, и пойдешь туда не один. Красноармеец Кожухарь! — позвал он рослого солдата, оказавшегося неподалеку, — очевидно, тот уже искал майора, — с катушкой телефонного провода за спиной. — Считайте, боец, что вам повезло. Пойдете в дот вместе со своим новым командиром. Это ваш связист, товарищ лейтенант, — сразу же перешел майор на официальный тон. — Красноармеец Кожухарь.
— Прекрасно, одним бойцом больше.
— Надежным бойцом, — явно сыграл на восприятие Кожухаря. — Можно считать лучшим связистом укрепрайона, а возможно, и всего военного округа. Я тут подзадержал его… Специально для того, чтобы было кому провести вас к доту.
— Тогда все, — взял под козырек Громов. — Разрешите идти?
— Счастливо. Через два часа позвоните, доложите обстановку. Завтра, если позволит время, сам наведаюсь. Даст бог, наведаюсь, если, конечно… — и, не договорив, махнул рукой.
«Если позволят время и… враги», — мысленно закончил фразу Громов. Слишком уж стремительно развивались на этом участке события.
— Но в общем-то оборону мы пока что держим, — поспешил успокоить его майор. — Мало того, на том берегу тоже есть еще несколько наших частей. Где-то там, севернее, немцы продвинулись далеко вперед, а здесь — в основном румыны, эти торопятся не спеша, а главное, с опаской.