— Ползать у ног? — вдруг напыщенно переспросил Розбах. Поняв, что ему действительно чертовски повезло и смерть откладывается, пленный решил сыграть «в гордыню». — Только не это. Есть ведь еще и такое понятие, как «честь мундира».
— Что-что? — побагровел Розданов. — Слушайте, вы, провинциальный мерзавец! В вашем положении это уже не «честь мундира», а чистота подштанников. Если у вас хватило ума сдаться большевикам в плен…
— Но я не сдавался! — Розданов заметил, как вдруг осел голос лейтенанта.
— То есть как это не сдавались? Вы ведь сами перешли к красным. Исходя из своих убеждений.
— Да неправда все это! Меня взяли в плен. Меня оглушили.
— Вполне допускаю. Однако доказать это можем только мы. Поэтому внимайте каждому моему слову.
Пока Розданов договаривался с лейтенантом о деталях «побега после расстрела», Штубер отослал телефониста с ведром за водой, а сам на виду у находившихся неподалеку старшины и нескольких солдат имитировал разговор со штабом.
— Что делать с этим пленным немецким лейтенантом, товарищ подполковник?! Даже так? Расстрелять?! Но он может дать ценные сведения. Если, конечно, хорошенько поднажать на него. Могу отправить его со старшиной, — услышав, что речь идет о нем, старшина подошел поближе. — Ну, есть тут один старшина, с передовой отошел. Опытный мужик. Нет, этот лейтенант не из эсэсовской части. Но может кое-что рассказать. Да? Значит, все-таки в расход? Сегодня же? Есть. Понял! Как прикажете. Думаю, до полудня продержимся. Но хорошо бы подбросить подкрепление. И хотя бы парочку орудий. Есть. Так точно.
Штубер положил трубку на полевой аппарат и вопросительно посмотрел на старшину и подошедшего к ним Семенюка.
— Так что, велено расстрелять? — спустился в его окопчик старшина.
— Слыхал ведь. Только спрашивается тогда: какого черта мы с ним здесь морочились? Да и вы там, у себя на передовой. Кстати, его привел сюда морячок-речничок. Что-то его не видно.
— Не видно, точно, — пробасил старшина Конюхов. — Погиб. Как только вернулся от вас. Не в бою. Вроде как случайная пуля. Снайпер, видать, подкараулил.
— Снайпера у них зверствуют, это известно.
— Может, его еще и спасли бы, да только поторопился мужик. Пришел в себя, понял, в чем дело, и… горлом на штык. Храбрый был якорник. Ни одного морячка не уцелело. Все полегли.
— Моряки… Эти всегда славились.
Тема разговора вроде бы исчерпала себя, но в это время старшина настороженно как-то оглянулся на бойца.
— Семенюк, ты пока погуляй. Нам тут по-командирски поговорить надо.
Парнишка неохотно отошел. Но Штуберу показалось, что все равно отошел он лишь на такое расстояние, с которого при громком разговоре мог бы улавливать хотя бы отдельные слова.
— Товарищ лейтенант, вы что, немец по национальности? — вполголоса спросил старшина.
— А, вон что тебя волнует. И не тебя одного. Прибалтиец я. Из «красных латышей». Слышал о латышских стрелках? А что касается языка, то я всего-навсего учитель немецкого. В институте преподавал. Обещают перевести в штаб, сделать переводчиком. Да, видно, здесь офицеров тоже не хватает.
— Учитель, значит… — старшина облегченно вытер пот рукавом гимнастерки и снова оглянулся на вертевшегося неподалеку Семенюка. — Тогда понятно. А то хлопец этот, — кивнул в сторону Семенюка, — принял вас чуть ли не за ихнего шпиона. Еще и набычился: звони в штаб, звони ротному. Пусть разберутся.
— И что же? Звонил?
Старшина замялся.
— Я спрашиваю: звонил?
— Как же звонить? Вы здесь, вблизи… Да и вообще, боевой офицер.
— Значит, гонца-солдатика послал, чтобы сообщил?
Старшина виновато посмотрел на Штубера и снова оглянулся на Семенюка.
— Еще нет. Но признаю: хотел послать. Его самого. Пусть сам и объясняет. Он еще говорит, что и в командирах у них вы тоже оказались как-то странно, во время бомбежки. Когда старшину, который принял их от военкомата, убило. На шоссе вас вроде бы не было. Из леса вышли, что ли.
— Только не из лесу, а из придорожного перелеска, — беззаботно уточнил Штубер. — Это же я и должен был принять взвод новобранцев. Однако меня задержали в областном военкомате, поэтому послали старшину. Вместе с двумя бойцами из комендантской роты я встречал его потом на дороге, чтобы сразу сюда. Жаль, погиб старшина.
— Тогда еще понятнее, — облегченно вздохнул Конюхов. — А то сразу: «Шпион! Шли гонца в штаб».
Штубер улыбнулся. Покачал головой. Потом, немного подумав, поманил старшину пальцем, чтобы тот наклонился.
— Чего ж все-таки не послал? Так, по-честному, между нами… Ведь у самого тоже были сомнения.
— Были, конечно, как не быть?
— Тогда в чем дело?
— Так ведь вы же воюете здесь, вы на фронте, а не где-то в тылу заводы взрываете. Вдруг ошибся бы.
— Я могу быть с вами откровенным?
— А чего ж, конечно… — воровато оглянулся Конюхов.
— Только чтобы это осталось между нами, — сурово потребовал обештрумфюрер.
Старшина кивнул и опять оглянулся.
— Я из разведотдела армии. Выполняю здесь особый приказ. Не исключено, что придется даже попасть в плен. И перейти на службу к немцам. Так надо. Потому и заигрываю с лейтенантом. Однако всего этого ты, старшина, не слышал.
— Крест святой. Как можно?! — простодушно поклялся старшина. Хотя Штубер и не был убежден, что тот окончательно поверил ему.
— Словом, хорошо, что ты не поспешил. Имел бы крупные неприятности из-за того, что раскрыл меня перед бойцами и сорвал задание.
— А ведь точно: имел бы. Знаете, в окопе оно проще. Вот — ты, вот — твои бойцы, а там — враг. В политику я не суюсь. Без меня разберутся.
— Тогда почему этот паренек так старается?
— В НКВД мечтает работать.
— Мечтает или уже работает?
— Пока только мечтает. Сам признался.
— Вот как?! А что, эдакая жилка в нем есть. Надо бы подсказать кому надо. Пусть возьмут на заметку, помогут. Мечта все-таки.
Такое завершение разговора, кажется, окончательно успокоило старшину. И все же Штубер понял, что он все еще находится на грани провала. Ощущение опасности еще больше усилилось, когда буквально через несколько минут позвонил капитан Грошев и сообщил, что к одиннадцати вечера, скрытно, должно подойти крупное пополнение. И что на его участок он еще дополнительно выделит взвод, поскольку приказано сдерживать здесь немцев до тех пор, пока позади, на вершине возвышенности, не будет создана новая линия обороны.
— А что, разве она уже создается? — уточнил Штубер.
— Ну, окопы роют. Наблюдаю. К ним и будем отступать, когда нас окончательно обескровят.